Я шагнула к гробу, как бэттер на площадку, когда на неголетит со скоростью сотня с лишним миль в час мяч и шанса его отбить нет. Моиглаза поначалу отказывались видеть то, что там лежало. Разум просто не хотелэтого понимать. Когда перед глазами предстает такое, мозг говорит: нет, я небуду этого видеть, фиксировать, это меня убьет. Но если всмотреться достаточнодолго, он говорит: ладно, черт с тобой, не отвернемся, и тогда, наконец, тывидишь, а когда уже видишь, то не видеть не можешь.

Оно лежало на белом атласе, и сухой коричневый цветвыделялся резко до боли. Это было похоже на высохшую мумию, на тела, которыепорой находят в пустыне. Коричневая кожа сплавилась с костями, мышц под ней небыло, только кожа и кости. Рот широко раскрылся, будто суставы челюстисломались. Клыки высохли и стали белыми, как череп. И от головы остался толькочереп, едва прикрытый кожей. К нему прилипли клочья белых волос, и яркий цветих делал эту картину еще ужаснее, просто непристойной. Глаза открылись, и явздрогнула, но эти глаза смотрели на меня, заполненные чем-то коричневым исухим, как сморщенные изюмины. Они моргнули, медленно, и донесся изо рта звук,похожий на вздох.

Я отшатнулась от гроба, рухнула на колени. Джейсон ухватилменя за руку и поднял. Я стряхнула его руку и направилась к Жан-Клоду. Он стоялна месте, лицо его было терпеливым и пустым. Я его ударила, не сбиваясь с шага.Может быть, он ждал, что я остановлюсь, стану в стойку, но я его ударила сжатымкулаком, будто продолжала движение тела. В него — в это движение — я вложилавсю силу корпуса, и вдруг он оказался на полу, глядя на меня, с окровавленнымлицом.

— Мерзавец! Ты питался ее энергией, пока она тамлежала!

Мне пришлось отодвинуться от него, чтобы не ударить егоногой. Есть вещи, которые нельзя делать. Есть черта, которую нельзяпереступать.

Он тыльной стороной руки коснулся своего рта.

— А что, если я здесь ни при чем?

— Что, если? — Я шагнула, нависая над ним. —Что, если? Ты в самом деле хочешь меня убедить, что не питался от нее?

Я показала назад, на гроб, и, наверное, отвернулась на миг,потому что следующее, что я помню, — это как он держит меня за ноги и япадаю на пол. Я пришла на выставленные руки, как меня учили в дзюдо. Этопозволило предохранить голову от удара о камень, но потребовало сосредоточения.И когда мое тело пришло на пол, Жан-Клод уже был сверху, прижимая мне рукилоктями, остальным телом придавив мое.

— Слезь с меня!

— Нет, ma petite.Пока ты меня не выслушаешь.

Я попыталась поднять руки — не потому, что могла бы выигратьу него силовое единоборство, но потому, что должна была попытаться. Я просто неспособна сдаться без борьбы, пусть безнадежной.

И оказалось, что я могу приподнять руки — не так, чтобыосвободиться, но так, чтобы заставить его надавить, чтобы у него глазараскрылись шире, чтобы он напрягся. Приятно знать, что метки дали мне и кое-чтополезное, силу, например, а не только метафизическую дрянь.

Кровь неожиданно ярко выделялась на бледной коже. Она капалаиз трещины губ.

— Почему ты уверена, что не так выглядит любой вампир,проведший годы в гробу?

Я посмотрела на него сердито, потому что ничего другогосделать не могла.

— Лжец!

— Почему ты так уверена? — Он прижал меня сильнее— наверное, чтобы подчеркнуть, что ему это тоже не нравится. Все его тело былополно гневом, а не сексом. — Откуда тебе знать, Анита?

Он назвал меня настоящим именем.

— Потому что я некромант, если ты помнишь.

По его лицу было видно, что он не верит, будто ответнастолько прост, и он был прав. Я вспомнила поездку в Нью-Мексико и то, что ятам увидела и узнала. Монстр, поднимающийся над стойкой бара в одном клубе вАльбукерке. Он тянулся тонкой полосой плоти, как восходит молодая луна, и потомпоявилось лицо. Женское лицо с одним застывшим глазом и высохшее, как мумия.Лицо за лицом поднималось из-под стойки, коричневые, иссохшие, ниткой страшныхбисерин, связанные кусками тел, руками, ногами и толстой черной нитью, соединяющейих гигантскими стежками, а в средоточии всего этого была магия. Оно тянулось,пока не поднялось до потолка, загибаясь гигантской змеей, глядя на меня. Янасчитала сорок голов, потом больше, потом потеряла счет или смелость считатьдальше.

И был в том же городе еще один клуб, и там было по-своемуеще хуже, потому что из пытки сделали зрелище... На коже человека появилисьморщины. Мышцы стали усыхать, будто от чахотки, но там уходят месяцы, а здесьпрошли секунды. Как бы ни была добровольна эта жертва, она была мучительной.Человек кричал, едва успевая переводить дыхание. Легкие у него работалибыстрее, чем у первого, и он дышал так быстро, что вопль стал непрерывным. Кожаего темнела и втягивалась, будто кто-то выпивал его насухо. Так опадает воздушныйшарик, только под кожей были мышцы, а когда они исчезли, остались кости, инаконец осталась только высохшая кожа на костях. А он все кричал.

Это последняя мерзость — или этот дар, или ужас, быливызваны силой Мастера города Альбукерка. Ее сила билась об меня будто бешенымикрыльями, будто птицы, бьющиеся из мрачной темноты внутрь, к свету и теплу. Икак можно оставить их плакать во тьме внешней, когда надо только открыться испасти их? Я сопротивлялась, но в конце концов крылья ворвались птичьим вихрем,и мое тело будто распахнулось, хотя я знала, что это не так. И в этот проем,мелькнув невероятно быстро, бросились крылатые твари. Сила потекла по мне,сквозь меня, внутрь и наружу. Я оказалась участком огромной цепи и ощутилаконтакт с каждым вампиром, с которым соприкасалась она. Как будто я текласквозь них, а они сквозь меня, как два потока воды, сливающиеся в огромныйодин. И поплыла в успокоительной тьме, и там были звезды, далекие и мерцающие.

Потом появились образы, и они будто ударяли в меня. Я видела,как Мастер Города стоит на вершине пирамидального храма, окруженного джунглями.Я слышала густой запах зелени, ночной крик обезьян, вопль ягуара. Ееслуга-человек опустился на колени и пил кровь из раны на ее груди. Он стал ееслугой, а она приобрела силу, много сил сразу. И одна из этих сил давала ейумение — отнимать силу жизни и питаться ею, не убивая носителя. И я поняла, какона забрала сущность этого человека в том ужасном спектакле. Более того, японяла, как это было сделано и как это можно исправить. Я знала, как разобратьто создание над баром, хотя, учитывая, как это было сделано, как их сшили вкошмар Франкенштейна, разобрать значило убить. Чтобы рассеять чары, мне ненужен был некромант, который, их слепил, я могла сделать это сама.

Воспоминания были такими яркими, что я будто пережила ихснова. И почти внезапно вернулась в реальность, глядя в глаза Жан-Клода, всееще прижатая его телом к полу, в комнате наказаний за тысячи миль отОбсидиановой Бабочки и ее маленькой армии. Но выражение лица Жан-Клодазаставило меня затаить дыхание.