— Шлюпка подошла к борту, сэр.

— Очень хорошо, — сонно ответил Хорнблауэр.

Шлюпка была нагружена по самый планширь. Матросам нелегко было грести до «Отчаянного» — чистое невезение, что они под парусами шли к «Тоннану» налегке, а обратно гребли против ветра с грузом. Из шлюпки раздавались странные звуки.

— Что за черт? — спросил сам себя Буш, стоявший рядом с Хорнблауэром.

Шлюпка была нагружена мешками.

— В любом случае это свежая пища, — сказал Хорнблауэр.

— Спустите подъемный гордень с грота-рея! — закричал Буш.

Форман поднялся на борт, чтобы доложить:

— Сыр, капуста, картошка, сэр. И бычок.

— Свежее мясо, клянусь Богом! — воскликнул Буш.

Человек шесть матросов налегли на гордень, и мешок за мешком начал подниматься на палубу. Когда шлюпка очистилась, видна стала бесформенная масса, опутанная сеткой, — она-то и издавала странные звуки. Под нее пропустили стропы и подняли на палубу — это оказался жалкий бык-недомерок. Он еле-еле мычал. Испуганный глаз смотрел сквозь веревочную сетку. Когда Форман закончил докладывать, Буш повернулся к Хорнблауэру:

— «Тоннан» привез из Плимута двадцать четыре быка для флота, сэр. Это наша доля. Если мы зарежем его завтра, сэр, и оставим денек повисеть, в воскресенье можно будет зажарить, сэр.

— Да, — сказал Хорнблауэр.

— Кровь можно будет вытереть с палубы, пока она не засохла сэр. Об этом нечего беспокоиться. У нас будет требуха, сэр! Язык!

— Да, — сказал Хорнблауэр.

Он все еще видел перепуганный глаз бычка. Энтузиазм Буша был неприятен Хорнблауэру, поскольку сам он испытывал прямо противоположное. Его живому воображению явственно представилась сцена убийства, и ему вовсе не хотелось мяса, полученного таким способом. Пришлось сменить тему.

— Мистер Форман! Никаких сообщений от флота?

Форман виновато вздрогнул и, запустив руку в карман, вытащил объемистый пакет. Он побледнел, увидев гневное лицо Хорнблауэра.

— Никогда так не поступайте, мистер Форман! Депеши прежде всего! Вас следует проучить.

— Позвать мистера Уайза, сэр? — спросил Буш.

Боцманская трость могла бы жестоко поплясать по согнутому над казенной частью пушки Форману. Хорнблауэр увидел безумный ужас на лице волонтера. Мальчик был почти так же перепуган, как бык, — видимо, он боится телесного наказания. Этот страх Хорнблауэр разделял. Он пять долгих секунд смотрел в молящие отчаянные глаза, чтобы урок усвоился.

— Нет, — сказал он наконец. — Это мистер Форман будет помнить всего один день. Я заставлю его вспоминать это целую неделю. Семь дней не давать мистеру Форману спиртного. Тот, кто попробует угостить его своим, будет лишен спиртного на четырнадцать дней. Проследите за этим, пожалуйста, мистер Буш.

— Есть, сэр.

Хорнблауэр вытащил пакет из безжизненных рук Формана и отвернулся с демонстративным презрением. Четырнадцатилетнему мальчику не повредит, если его лишить на неделю крепкого напитка.

В каюте Хорнблауэру пришлось достать перочинный нож, чтобы вскрыть пакет, зашитый в просмоленную парусину. Сначала из пакета выпала картечь. За столетия во флоте выработалась определенная традиция: просмоленная парусина защищает содержимое от морской воды, если депеши перевозят в шлюпке в штормовую погоду, а картечь клали, чтобы пакет утонул, если придется выбросить его в море, спасая от неприятеля. В пакете было три официальных письма и толстая стопка личных. Хорнблауэр поспешно вскрыл официальные. Первое было подписано «У. Корнваллис, вице-адм.». Оно было написано как обычно и извещало об изменениях в эскадре. Капитан сэр Эдвард Пелью, кавалер ордена Бани, как старший офицер, принимает командование Прибрежной эскадрой. «Вам предписывается исполнять приказы вышеупомянутого капитана сэра Эдварда Пелью и относиться к нему с полным вниманием как к представителю главнокомандующего». Второе письмо было подписано «Э. Пелью, капитан». Состояло оно из трех сухих строчек, подтверждавших, что Пелью считает теперь Хорнблауэра своим подчиненным. Третье письмо вместо официального «сэр» начиналось так:

«Мой дорогой Хорнблауэр!

Большой радостью было для меня узнать, что Вы служите под моим началом. То, что я узнал о Ваших недавних действиях, укрепило меня во мнении, которое я составил еще тогда, когда Вы были лучшим моим мичманом на старом добром „Неустанном“. Я с большим интересом отнесусь к любым Вашим соображениям по поводу возможных способов нанести вред французам и досадить Бонапарту.

Ваш искренний друг Эдвард Пелью»

Письмо было действительно очень лестное, дружеское и согревающее. И впрямь согревающее — Хорнблауэр, сидя с письмом в руках, почувствовал, как кровь быстрее побежала по жилам, как в мозгу зашевелились мысли, как, стоило подумать о семафорной станции на Пти-Мину, начала оформляться идея, как начали прорастать зерна будущего плана. В парниковой атмосфере разгоряченного мозга идеи быстро пошли в рост. Не отдавая себе отчета, Хорнблауэр начал подниматься со стула — только прохаживаясь по палубе, он мог продумать план до конца и найти выход для закипающего внутри волнения. Но он вспомнил про остальные письма в пакете — нельзя повторять ошибку Формана. Часть писем была адресована Хорнблауэру — одно, два, три… шесть писем, написанные одним почерком. Он не сразу сообразил, что это письма от Марии, — странно, что он не узнал почерка своей жены. Хорнблауэр уже собирался вскрыть их, когда снова себя одернул. Все остальные письма адресованы не ему, а членам команды, наверняка ожидающим их с нетерпением.

— Позовите мистера Буша! — крикнул Хорнблауэр.

Когда Буш появился, Хорнблауэр отдал ему письма, не говоря ни слова, да тот и не стал этого ждать, видя, как глубоко капитан погрузился в чтение — даже головы не поднял.

Хорнблауэр прочел (и не один раз), что он — любимейший муж Марии. Первые два письма сообщали, как она тоскует по своему ангелу, как счастлива она была два дня их совместной жизни, как волнуют ее опасности, которым подвергается ее Герой, и как важно менять носки, если они промокнут. Третье письмо было отправлено из Плимута. Мария узнала, что Ла-Маншский флот базируется здесь, и решила переехать, на случай если Долг Службы приведет «Отчаянного» в порт, а также, как заметила она сентиментально, чтобы быть поближе к своему возлюбленному. Она проделала путь до Плимута на каботажном судне, впервые вверив себя Соленой Пучине (и постоянно думая о своем бесценном). Глядя на далекий берег, она лучше поняла чувства Обожаемого Мореплавателя. Теперь она благополучно устроилась на квартире у почтенной женщины, вдовы боцмана.

Четвертое письмо начиналось непосредственно с самых радостных, самых важных новостей для ее желанного. Мария и не знала, как написать об этом самому любимому, самому обожаемому кумиру. Их супружество, и без того сладостное, будет еще и благословенно, — во всяком случае, Мария это подозревает. Хорнблауэр поспешно вскрыл пятое письмо, пробежал глазами торопливую приписку, в которой Мария сообщала,