он не ест. Питается исключительно готовыми буррито и сэндвичами из «Оксо». Запивает кока-колой, ни в коем случае не пивом. Спиртного избегает. Пьяных всегда первыми пристреливают: они слишком медленно за пушки хватаются. Поэтому в той бойне столько «Киносов» полегло. В этиловом тумане они все еще спрашивали себя, уотс зе мэттер, а сами уже валились на пол с простреленной башкой и выражением лица «Зачем же я, дурак, столько пива усосал?».

Через несколько дней он решает, что страсти поулеглись и можно начать действовать. Ночью едет к тюряге. На нем оранжевый комбинезон — униформа столичных дворников. Паркуется возле водопроводных люков и лезет вниз с контейнерами хлорида ртути. Он наизусть помнит, где основная труба, а где второстепенные. Надевает латексные перчатки и противогаз. Тут достаточно вдохнуть или уронить на себя пару капель, и на счет десять космический рефери объявит тебе нокаут. И прости-прощай жизнь-жестянка.

Он идет к главной трубе, плоскогубцами закрывает вентиль. Вода перестает течь. Потом идет к второстепенным. Открывает заглушки. Уже собирается высыпать в трубу отраву, когда слабый проблеск совести заставляет его остановиться. Он ведь не знает наверняка, ведет ли эта труба прямо в тюрьму, или у нее где-то есть ответвление к соседним домам. Так можно и кучу невинных загубить. Он представляет себе, каку детей идет пена изо рта, как беременные выкидывают и одновременно зычно орут ругательства, словно кабацкие попугаи, как старушки падают и рассыпаются, подобно китайским вазам. Но одновременно он думает об Эсмеральде, как она стоит раком и кричит: «Еще, еще, еще!» Представляет, как Хосе Куаутемок сосет ее сиськи, трахает ее пальцем, а она кричит: «Еще, еще, еще!» Представляет, как они голые стоят в душе и она наклоняется и показывает ему зад, чтобы он вставил ей, а он намыливает ей дырочку, чтобы легче входил, а она кричит: «Еще, еще, еще!» Он представляет, как они оскверняют его чистую и непорочную любовь к ней. К горлу подкатывает рвота. Какая ему разница, сто человек помрет или сто тысяч, если вместе с ними отправится в ад сучий сын Хосе Куаутемок?

Он больше не раздумывает. Вскрывает все четыре контейнера и высыпает содержимое в разные трубы. Потом открывает основной вентиль, и вода начинает бежать по трубам. Вот его отвлекающий препарат от ревности, священная манна мести.

Он завинчивает болты и вылезает из люка. Поднимается на ноги, снимает противогаз и смотрит в сторону тюрьмы. Завтра будет новый день.

Правдива ложь того, кто говорит правду. Нельзя обольщаться; ясно одно: никто ничего не знает. Жизнь нас кружит, и у нас от этого кружится голова. А когда голова кружится, мы не знаем, куда податься, и, что самое худшее, оказываемся там, где не должны быть. Те, кто обманывает, знают, что человека обмануть нельзя, как ни обманывай. Потому что в конце концов все познается: даже с какой стороны игуана жует. И так мы и идем по жизни, не говоря другим, что они идут не туда, точнее, туда, куда не идем мы, хоть и хотим туда, а идут другие. Ничего нет хуже, чем оказаться там, где ты сам не знал, что ты там есть. Крутишься, крутишься, а потом оказывается, ты и с места не сдвинулся. Поэтому бегать и искать никуда не надо. Лучше стоять спокойно — так начинаешь различать. Если поднимаешься с места и идешь, обязательно на что-нибудь напорешься. А если заблудишься, не спрашивай, потому что остальные не будут знать, где ты заблудился. Твое место — это твое место, и ничто не в силах этого изменить. Даже если тебе кажется иначе. Потому что твое место — это, а не другое.

И это единственное, что ты должен понять.

Кармело Сантос Агирре

Заключенный 467289-0

Мера наказания: двадцать восемь лет лишения свободы за убийство, совершенное при отягчающих обстоятельствах

По дороге никто не разговаривал. Мы ехали по Истапалапе и молча смотрели в окна. Бездомные собаки, явно недоедающие молодые люди, женщины в очереди в тортильерию, механики, копающиеся под капотами. Интересно, как Тереса видит мирок Истапалапы — наверняка очень похожий на тот, из которого происходит она сама, — из-за бронированного стекла? И наоборот: что бы подумала она, увидев такую процессию, как наша, в своем квартале?

Улицы вокруг тюрьмы были перекрыты. Дорожные полицейские заворачивали машины. Хаос. «Думаю, дальше не получится», сказал Родриго и опустил стекло переброситься парой слов с постовым. «Нельзя, молодой человек». Родриго вытащил какие-то корочки и показал ему. Тот взял, изучил и отнес высшему по званию. Вместе они еще поизучали документ, а потом отогнали патрульную машину, перекрывавшую дорогу. Полицейский вернул корочки Родриго: «Там дела плохи, молодой человек. Осторожнее».

Мы поехали вперед. На улицах никого. Докатились до оцепления спецназа. Все выглядело совершенно не так, как накануне. Протестующих было совсем мало. Теория Родриго о согнанных массах начинала походить на правду. Напряжение чувствовалось, но никакого насилия, как вчера, не происходило.

Рокко вылез выяснить обстановку. Он направился вдоль вереницы спецназовцев к вроде бы главному. Побеседовал с ним и вернулся. «Сеньора, капитан полицейского отряда особого назначения советует не приближаться к тюрьме. Говорит, в данный момент ведутся переговоры с вожаками бунтующих, но обстановка в любой момент может накалиться». Мы с Тересой переглянулись. Мы не уйдем, пока не узнаем, что с нашими любимыми — хоть она и не знает, что мой любимый тоже в этой тюрьме. «Можете подойти со мной к нему?» — попросила я Рокко. «Как скажете, сеньора».

Мы с Рокко, Родриго и Хулианом подошли к капитану. Он не обрадовался. «Добрый день», — кисло сказал он. «Добрый», — ответил Хулиан с широкой улыбкой. Знает, зараза, как включить обаяние в нужный момент. Вдалеке группа протестующих начала нараспев скандировать: «Живыми их забрали, живыми их верните… Живыми их забрали, живыми их верните…» Хулиан глянул на меня и сделал движение подбородком влево. В переулке показалась группа бритых наголо молодых людей. Меньше всего они напоминали родственников заключенных. А больше всего — подосланную правительством ударную группу вроде знаменитых «ястребов», подавлявших беспорядки шестьдесят восьмого и участвовавших в резне на день Тела Христова в семьдесят первом. Видимо, людей в форме власти посылать не решались. Если понадобится подавлять, пусть это делают замаскированные под гражданских вооруженные формирования. Тезисы Хулиана постепенно подтверждались. Бунт устроили неведомые