– Беда случилась, Павел. Но это потом только мне рассказали, как оно все было. А я одно только и помню: туман, провал, а потом, как стою я, а в руках… – на этих словах отец Иммануил совсем уж горестно вздохнул и потупился. – Катаной даже не назвать уже было. Так, одно воспоминание от клинка осталось… Железяки кусок, по большому счету. А вокруг – музыка бесовская орет эта, визжит кто-то, крики… Из окон орут, стекла битые валяются… Содом и Гоморра, одним словом!

– Что-то у вас тут все, и правда, нехилым туманом покрыто, святой отец. Вы вуаль-то приоткройте нам! Какое такое стекло? Откуда? Вы толком сказать можете, что произошло? И что с катаной вашей случилось?

– Пропала катана, Павел. Я же и говорю: одно воспоминание, что клинок был…

– Не понял! – Павлик затряс головой и с неподдельным ужасом посмотрел на отрешенное лицо рассказчика, полное истинного горя. – Что значит – пропала катана? Вы что с ней сделать умудрились?

– Убил я клинок, Павел, – губы отца Иммануила дрожали. Казалось, он немалым волевым усилием сдерживает готовые прорваться наружу слезы. – Напрочь убил, если хотите…

– Обо что?! Как клинок ваш убить можно было? Вы что вообще натворили-то, святой отец? Не томите уж, как на духу говорите! А то у вас, реально, не история, а фильм ужасов настоящий выходит!

– Об машины я ее убил, Павел…

– Катану?! Об машины?! – Павлик непонимающе переглянулся с Игорем Сергеевичем. – Вы что, рубили их, что ли?!

– Рубил, – во время всего разговора голова отца Иммануила опускалась все ниже и ниже, пока бессильно не повисла на груди. Голос стал еле слышен, а последнее слово он произнес и вовсе почти шепотом.

– Машины?.. Рубили??! – Павлик схватился за сердце, глядя на замолчавшего рассказчика с ужасом и недоверием. – Скажите, что вы шутите, святой отец, очень прошу!.. Это же шутка такая, да?

– Да какие там шутки… – убил тот все надежды Павлика. – Говорю же вам, как на духу все рассказываю… Слово в слово, как было все…

– Так вы что, в натуре, катаной вашей машины те порубали?!

– Говорят, да… – святой отец вздохнул еще тяжелее и скорбно помотал головой, словно желая выкинуть из нее такие неприятные и болезненные воспоминания.

– Не понял!.. Кто говорит? – Павлик яростно затряс головой а потом схватился рукой за грудь, в панике глядя на рассказчика.

– Участковый.

– Кто?!

– Участковый наш говорит.

– Участковый?.. – Павлик вытер дрожащей рукой вспотевший лоб и принялся рыться по карманам, не сводя напряженного и полного подозрений взгляда с притихшего отца Иммануила. Найдя наконец-то сигареты с зажигалкой, он жадно закурил, несколько раз затянулся, быстро затушил недокуренную сигарету в пепельнице и только после всего этого перевел растерянный взгляд на Игоря Сергеевича. То, как обессиленно он помотал головой, показывало, что тот признает свое полное поражение. – А участковый-то ваш откуда взялся? Там что, участковый еще был?!

– Там не было, – отец Иммануил говорил очень тихо, почти одними губами, так и не подняв г      оловы и не взглянув на своих слушателей. – Он наутро уже был, участковый…

– Наутро?! – Павлик откинулся на спинку стула и сверлил неодобрительным взглядом совершенно убитого отца Иммануила. – Слушайте, вы темните тут что-то, извините меня за прямоту! Какое утро, на фиг, если мы с вечером еще не разобрались! При чем тут утро? И что это у вас за провалы такие хронологические?! Вы по порядку давайте! Провал, туман кровавый – это мы поняли все, а вот что у вас с машинами-то случилось? Вы что, правда, катаной машины порубали?!

– Говорят, я порубал…

– Опять «говорят»!.. Да мало ли, кто чего говорит! Вы мне сами скажите: порубали или нет?!

– Не помню я ничего! – в голосе бедолаги звучала плохо скрываемая мука. – Говорю же: не-пом-ню!

– Офигеть, какая у вас амнезия удобная, отец Иммануил! Кусанаги свою помните, звезды с луной помните, машины с гражданами опять помните, а потом у вас провал какой-то спасительный! Я вам что, следователь, что ли?! Вы мне ответьте со всей космической прямотой: рубили машины или нет?!

– Рубил, Павел, – признался совсем поникший отец Иммануил: его плечи печально обвисли, а вся монументальная фигура источала горькое отчаяние. – Как еще объяснить можно, что от катаны моей одно воспоминание осталось? Видимо, рубил, как участковый мне с утра рассказывать начал…

– Вы подождите, святой отец, с участковым вашим! Вечер чем закончился, я понять не могу? Ну хорошо, очнулись вы после провала, музыка орет, стекол осколки, а вы-то что? Дальше что происходило?

– Как что? Домой пошел, естественно. Я же в шоке был, Павел! Да и вокруг – никого, что мне там делать то было?

– Угу, значит скрылись с места преступления, – Павлик покивал, после он наморщил лоб, прищелкнул пальцами и подался всем корпусом вперед, с подозрением глядя на рассказчика. – Слушайте, я теперь вот одного понять не могу: как такое забыть можно? Я имею в виду тот момент дивный, когда вы машины катаной-то в капусту… того?.. Это ж гитлер капут просто – машины мечом кромсать! Машины-то хоть какие были, помните?

– Помню. Одна – копия той, что перед входом стоит.

– Что?! Отец Иммануил, вы что-то путаете, наверное? Как это «копия той, что перед входом»?!

– Ничего я не путаю, – отец Иммануил насупился еще больше и опять принялся нервно дергать себя за бороду, словно это могло ему волшебным образом помочь устоять перед натиском сыпавшихся на него вопросов. – Чего мне путать-то?.. Такую захочешь – не перепутаешь. Я же, как увидел на площади джип этот, так сразу подумал, что это за мной явились. Одна мысль была: как вычислить-то смогли, негодяи? Григорию еще сказал: уходи, дескать, враги пришли. А он-то мне и говорит, что его на этой машине двое в субботу катали. Один молодой, говорит, второй – в возрасте. Я ж в кафе-то как оказался? Если вы, думаю, значит, Господа это длань, а уж если эти, – отец Иммануил набычился, а руки его сжались в кулаки, – значит, бой свой последний тут и приму. Зашли, а вот они – вы!

– Какой бой?! Какой, на хрен, бой?! – Павлик снова схватился руками за голову и тихонечко заскулил, с подозрением разглядывая разгоряченного воспоминаниями отца Иммануила. – Вы что, в натуре, «гелик» чей-то катаной своей изувечили?

– Выходит, так.

– Нет! – Павлик неистово затряс головой и кинул взгляд в сторону третьего участника беседы, который за все это время не проронил ни единого звука, но когда он посмотрел на Игоря Сергеевича, то, к своему удивлению, не обнаружил