Француженка осталась с раскрытым ртом, держа в протянутой руке прошение.

Я ее вспомнил: она была гувернанткой в семье В. Н. Жемчужникова, сестра которого была замужем за генералом Н. Н. Юденичем.

Графиня Е. А. Воронцова-Дашкова

Графиню Елизавету Андреевну ненавидели, кажется, все; но совершенно особенно — русские, подчиненные ее мужа — наместника. Вместе с тем ее смертельно боялись. Действительно, она была страшна своим сведением счетов с не угодившими ей должностными лицами.

Властная старуха вмешивалась во все дела управления Кавказом. Она повторяла императрицу Александру Федоровну — по ее вредному влиянию на мужа. Влияние графини возрастало по мере того, как Воронцов-Дашков старел и размякал, занятый возней с подагрой и другими болезнями. В последние годы наместничества Воронцова-Дашкова графиня фактически управляла Кавказом.

Была у нее большая слабость — армяне. Что было причиной ее исключительного пристрастия к этой национальности, неизвестно. Факт же тот, что и сама Е. А. все время пребывания на Кавказе совершенно особенно возилась с армянами и армянками и заставляла вести ту же политику и мужа.

Питала она симпатии и к православному духовенству, в частности к его главе — экзарху Грузии; однако особенно она возилась с духовенством армянским. Черные рясы с остроконечными клобуками армянских епископов и архимандритов часто виднелись во дворце. Но совершенно в исключительном почете, как бы на правах дружественной владетельной особы, был в ту пору у Воронцовых-Дашковых армянский католикос[502], живший постоянно в Эчмиадзине, в Эриванской губернии.

В своей повседневной жизни графиня также больше всего имела дело с армянками; однако у армян родовой аристократии не было, ее заменяла разбогатевшая буржуазия. Второе место в окружении графини занимали грузинские княгини и княжны. Мужья или отцы армянских дам мало нуждались в материальных выгодах от близости к наместнику, а больше соблазнялись общением с властью. Но разорившиеся или только еще разоряющиеся грузинские княжеские семейства иной раз пользовались близостью к графине Воронцовой-Дашковой, чтобы поправить за счет русской казны свое благосостояние. И я помню случаи, когда Воронцов-Дашков хлопотал либо о приобретении в особом порядке и по не соответственным ценам Крестьянским банком[503] имений близких к его двору грузинских князей, либо об оказании им особых ссуд из Государственного банка.

Приемы графини

Воронцова-Дашкова устраивала у себя по понедельникам, в три часа дня, приемы.

Вереницы экипажей тянулись в эти дни по Головинскому проспекту. В одной, движущейся ко дворцу, тоскливые, постные лица. В другой, встречной, — веселые, довольные.

В вестибюле конвойные казаки раздевают гостей. За отдельным столом чернобородый урядник записывает их в книгу. Лицам, ему известным, — сдержанный поклон, с достоинством. У появляющихся впервые спрашивает адреса:

— На случай, если визит вам отдавать будут.

Это — известная в Тифлисе фигура — казачий урядник Кудинов. Он — любимец старой графини; сопровождает ее и в разъездах по городу, и при поездках за границу.

Позже из‐за Кудинова вышла история. Графиня потребовала производства Кудинова в первый офицерский чин — хорунжего.

В среде офицерства, особенно в штабе округа, это распоряжение, сделанное, конечно, через графа, вызвало бурю негодования. Личную прислугу графини, занятую подаванием ей одежды, — в офицеры… Возмущение в среде офицерства было так велико, что начальник окружного штаба генерал Г. Э. Берхман вынужден был доложить о нем графу.

Сошлись, пока что, на полумере: Кудинова произвели в подхорунжие, и в этой полуофицерской форме он сидел на козлах в коляске графини.

Минуя толпящуюся на площадке лестницы свиту, гости проходят во второй этаж. Лакей, опережая гостей, возглашает в гостиной графине о должностях и фамилиях вновь прибывших.

Среди ветвистых пальм, в углу гостиной, два дивана, между ними круглый стол. На диване, у стола, восседает графиня. Злыми, скучающими глазами оглядывает входящих и курит папиросу за папиросой.

На диванах сидят армянки, расфуфыренные, в шелках и золоте. Грузинские аристократки, увы, разодеты много скромнее. Молча преют эти дамы в своих натянутых платьях.

Неизбежная принадлежность этих приемов, как и всяких вообще приемов у высокопоставленных лиц в Тифлисе, — выводок перезрелых дев, княжон Сумбатовых. Их шестеро: княжна Машо, княжна Сашо, княжна Дашо, княжна Като, княжна Нато и княжна Бабо[504]. Если не все шесть, то три или четыре всегда налицо.

Прибывшие подходят здороваться к графине, мужчины прикладываются к ручке. Одно время графиня завела оскорблявшую всех нас манеру: очевидно, из брезгливости держала правую руку в перчатке и так подставляла ее под поцелуй.

Более смелые из прибывших докладывают графине о том, что сегодня хорошая погода; она чуть-чуть заметно кивает утвердительно головой. Более робкие о погоде не дерзают говорить.

Пришедшие отходят, уступая место вновь прибывающим. Дамы усаживаются на свободные стулья, мужчины подпирают стены. Переговариваются шепотом, следя глазами за графиней. В многолюдной гостиной тихо, и, если кто скажет вполголоса, его повсюду слышно.

Свита на приемах отсутствует. Никто не помогает занимать гостей, да никто и нужным это не считает.

Граф на приемах никогда не показывается.

Простояв или просидев среди этого молчания минут десять, гости переглядываются, выжидая удобного момента, чтобы уйти. Кто-либо более смелый первым подходит откланиваться графине. Тотчас же за ним срывается целая толпа. Но остаются неподвижно целый прием только купчихи армянки, да княгини — на диванах.

Дальше от гостиной — лица расплываются в улыбку. И навстречу веселой толпе уходящих поднимается новая группа унылых физиономий.

Иногда на приемах бывал чайный стол с тортами. Брали разносимый лакеем чай — одни вовсе без сахара, другие накладывали его по два раза. Иные только держали чашки в руках, не прикасаясь к ним. Торты оставались обыкновенно не тронутыми.

Изредка графине помогали на приемах приезжавшие погостить дочери[505]. Помню забавный случай: