Время от времени из кабинета раздается звонок. Наклонив голову, туда несется адъютант, а «министры» начинают охорашиваться. Адъютант возвращается и приглашает следующего докладчика.

Начиналось обыкновенно с доклада директора канцелярии или его заместителей. Остальные «министры» приглашались в порядке их прихода, однако не всегда. Воронцов-Дашков имел манеру проявлять свое неудовольствие тем, что заставлял неугодившего ему в чем-либо докладчика пропускать свою очередь. В общем докладчики теряли зря на сидение в приемной по три и более часа в каждый докладной день.

Когда адъютант обратится с официально любезной улыбкой:

— Вас просят! —

хватаешь портфель, заранее натягиваешь на лицо почтительную мину и спешишь в кабинет, так, чтобы не заставить себя долго ждать, но чтобы и не показаться смешным своей торопливостью.

За большим столом кабинета, разукрашенного по стенам дорогими коврами, картинами и оружием, обделанным в серебро, среди легкой полутьмы сидит старый граф в военной тужурке, с золотыми генерал-адъютантскими аксельбантами. Когда его слишком мучает подагра, он при докладах полулежит на диване. Сбоку сидит помощник наместника.

Жест графа на стул.

— Прикажете, ваше сиятельство, начать?

Любезный кивок. Излагаешь дело за делом. Граф почти во всем соглашается с докладчиком. Изредка вмешивается помощник наместника, и тогда граф неизменно соглашается с ним. Свое неудовольствие граф выражает молчанием, но на докладах никогда не раздражается.

Бывает, что очередной доклад внезапно прерывается при появлении во дворце лиц, пользующихся в доме Воронцовых-Дашковых особым почетом; так, например, всегда бывало, если приедет какой-либо армянский епископ или архимандрит.

Доходило до полудня, и тогда дежурная комната оживлялась. В соседней зале начинали готовить завтрак семье Воронцова-Дашкова, и лакеи носили через дежурную комнату посуду, блюда, иногда столы и пр. С нами лакеи не стеснялись, не без некоторого основания относясь к «министрам» Воронцова-Дашкова немного запанибрата. Они бегали, шумели, расставляли здесь же посуду… Приходилось, заглушая негодование, терпеть…

Еще не отбывшие до завтрака доклада должны были сидеть и слушать, как рядом стучат тарелками, ложками и громко разговаривают. Да еще мимо шныряют лакеи с блюдами и грязной посудой.

После завтрака граф продолжал выслушивать доклады, и это иногда затягивалось до трех часов.

Приемы

Один раз в неделю бывал прием наместником просителей. На этот прием люди стекались со всех концов Кавказа со своими нуждами. Набиралось каждый раз от нескольких десятков до сотни-другой просителей.

По большей части это бывали желавшие «дойти до самого», — сплошь почти наивные люди, полагавшие, что их дела задерживаются или их просьбы не исполняются по чьей-либо злой воле; но что стоит им «выложить все» самому наместнику, и тогда правда, как они ее понимают, восторжествует.

Являлись также разные депутации и частные лица, не имевшие возможности получить личный прием у наместника. Такие приемы, чтобы не утомлять графа, частным лицам предоставлялись лишь в особых случаях.

К десяти часам утра народ скоплялся около дворца. Просителям предстояло потерять здесь весь день. Приехавшие издалека горцы, грузины, армяне, татары и др. располагались группами и на тротуаре, и на улице.

С одиннадцати часов утра их начинали впускать в северный подъезд дворца. Еще через час являлся переводчик канцелярии и наместника Л. А. Шотниев и наводил порядок. Прочитывал прошения и на них сверху надписывал для наместника в двух-трех словах сущность просьбы.

Прошения, относившиеся к делам канцелярии наместника, а такими фактически были почти все, отвозились на предварительный просмотр директору канцелярии, чтобы он подготовился к могущим потребоваться разъяснениям во время самого приема.

Затем прошения возвращались просителям; их самих приводили в большую «портретную» залу и устанавливали в длинную очередь: впереди должностные лица, затем делегации и представители общественности, а потом длинной змеей частные лица.

У дверей зала стояли часовые казаки. В тревожные времена подозрительных просителей и обыскивали, но позже этого не делалось.

К трем часам дня в смежной с «портретной» залой гостиной собирались власти: помощник наместника, директор канцелярии, переводчики, губернатор, полицеймейстер, начальник управления земледелия, заведующий переселенческой частью, попечитель учебного округа и пр.; здесь же была и дежурная свита наместника.

Ровно в три часа из внутренних помещений входил в гостиную Воронцов-Дашков, а затем он, в торжественном окружении, появлялся в дверях портретного зала.

Громкий ответ казаков на приветствие наместника. Все вытягиваются в струнку. У просителей, истомленных пятичасовым ожиданием, спирает в зобу дыхание.

Граф подходит к первому в очереди. Рядом с ним — директор канцелярии с карандашом в руках, готовый записывать приказания наместника. За ними — толпа начальства и свита. А за спину просителей заходят два-три расторопных казака: они зорко следят, не сделает ли проситель подозрительного движения…

Наместник берет прошение. К разочарованию просителя, он вовсе не читает подготовленной литературы, где «все изложено», а лишь читает заготовленную надпись карандашом, поясняющую кратко, в чем дело.

Проситель начинает излагать все от себя. Наместник, не слушая, протягивает прошение директору канцелярии, который здесь же дает краткую справку по делу. Справка эта является решающей, и просителю предлагают зайти завтра в канцелярию наместника по его делу, то есть сделать то, с чего ему следовало начать, или же просто отказывают в просьбе.

Разочарованные просители уходили, а на следующий прием на их место являлись десятки других.

Впрочем, некоторые добивались своего и здесь, действуя назойливостью. Иной раз какая-нибудь особа так надоест своими регулярными появлениями по одному и тому же делу на каждый прием, что ее желание исполняется, только чтобы она отвязалась.

На одном из приемов, когда я сопровождал наместника, вместо директора, — какая-то молодая особа обратилась к графу по-французски. Среди серой очереди просителей это было не совсем обычно, и граф стал внимательно слушать, задавая просительнице вопросы:

Она — швейцарка, француженка. Служила в Ташкенте гувернанткой. Теперь возвращается на родину, но нуждается в деньгах, которых и просит у наместника. Обратилась, было, она к генерал-губернатору, но он так раскричался на нее, что:

— Je ne savais pas, est-ce un officier ou un chien![501]

Граф, слушавший до сих пор участливо, бровью не дрогнул. Молча протянул ей назад прошение. И, не видя ее более, обратился к следующему просителю.