Когда в полтретьего ночи он вернулся домой, Гаспар спал, уютно завернувшись в одеяло. Билли пошел к себе и тоже попытался заснуть, но после нескольких часов безуспешных попыток и мрачных воспоминаний о мутной воде и металлическом отблеске ракет на листьях деревьев сдался и пошел в кухню налить воды. Потом устроился в гостиной – ему не хотелось быть одному, хотя его единственный компаньон, похрапывая, спал на диване. Он сидел и смотрел в окно. В предрассветном небе проплывали облака, слышались первые транспортные шумы.

Вздохнув и лениво потянувшись, Билли заметил карманные часы старика, они лежали на кофейном столике у дивана. У него возникла идея отнести их в ремонт тайком от Гаспара, сделать ему сюрприз. Билли протянул руку, и часы, по-прежнему стоявшие на одиннадцати, поднялись в воздух и повисли чуть выше того места, куда он мог дотянуться.

Билли, похолодев от ужаса, встал на цыпочки и попробовал их достать. Они поднялись еще на пару дюймов. Он попытался схватить их в прыжке, но часы выскользнули, лениво нырнув в сторону, как боксер, понимающий, что этот противник ему не опасен. Неожиданно Билли обнаружил, что Гаспар проснулся и наблюдает за происходящим с дивана.

Некоторое время оба молчали, потом Билли тихо сказал:

– Пойду спать.

– Я думаю, у тебя есть вопросы, – заметил Гаспар.

– Вопросы? Да что ты, отец. Какие у меня могут быть вопросы?

Но вопросы у Билли были, и спать он все-таки не пошел.

– Ты знаешь, что значит имя «Гаспар»? Помнишь трех мудрецов из библии? Ну, волхвов?

– Не, мирра и ладан мне ни к чему. Я пошел спать. Видишь? Уже иду.

– «Гаспар» значит «казначей, хранитель секретов, защитник дворца».

Билли смотрел на старика во все глаза, но не уходил. Гаспар протянул руку, и часы послушно скользнули в его ладонь, где и остались лежать, не издавая ни звука.

– Ладно, иди, – сказал он. – Только вот что: пойдем завтра со мной на кладбище. Это важно.

– Почему?

– Потому что мне кажется, что я завтра умру.

На следующий день стояла прекрасная погода, прохладная и солнечная. Совсем неподходящий день для смерти, как впрочем, и многие погожие деньки в Юго-Восточной Азии. Смерть не остановить.

Они пришли к могиле Минны. Гаспар разложил свой стульчик, воткнул его в рыхлую землю, уселся, вздохнул и сказал:

– Холодно. Я холодный, как это надгробие.

– Дать тебе мою куртку?

– Нет, я изнутри замерзаю. – Старик посмотрел на небо, на траву, на надгробные камни. – Я отвечал за всё это и за многое другое.

– Да, ты говорил.

– Ты случайно не читал «Потерянный горизонт» Джеймса Хилтона? Или, может, кино видел?[76] Отличный фильм, кстати, намного лучше книги. Лучшая работа Капры, достойное наследие. Рональд Колман сыграл просто блестяще. Знаешь, про что там?

– Знаю.

– Помнишь верховного ламу, которого играл Сэм Джаффе? Отец Перро его звали.

– Помню.

– А помнишь, как он сделал Рональда Колмана смотрителем волшебного тайного мира Шангри-Ла?

– Помню. – Билли помолчал. – А потом он умер. Он был уже очень старый.

Гаспар улыбнулся.

– Отлично, Билли. Я знал, что ты сообразительный парень. Ну, если ты помнишь эту историю, можно я расскажу тебе еще одну? Она не очень длинная.

Билли тоже улыбнулся и кивнул.

– В 1582 году папа римский Григорий XIII издал буллу, в которой говорилось, что просвещенный католический мир отныне будет жить не по юлианскому, а по григорианскому календарю. Это было второго октября, а на следующий день уже настало пятнадцатое. Одиннадцать дней канули в небытие. Сто семьдесят лет спустя, второго сентября 1752 года, инициативу подхватил британский парламент, и на следующий день в Англии уже было четырнадцатое сентября. Как думаешь, почему папа так поступил?

Билли слегка озадачила такая постановка вопроса.

– Потому что календарь нужно было привести в соответствие с окружающим миром. С солнцестояниями и равноденствиями. Чтобы знать, когда сеять, когда собирать урожай.

Гаспар шаловливо погрозил ему пальцем.

– Отлично, мой мальчик. И ты будешь прав, если скажешь, что Григорий упразднил юлианский календарь, потому что из-за его погрешности в один день каждые сто двадцать восемь лет весеннее равноденствие постепенно сместилось на одиннадцатое марта. Так говорят историки. Так в каждом учебнике написано. Но что, если?

– Что если что? Я совсем уже ничего не понимаю.

– Что, если папе Григорию было поведано, что он должен изменить парадигму времени в умах людских? Что, если «избыточное время» в 1582 году составило одиннадцать дней и один час, и этот час ускользнул и затерялся в вечности? Что, если этот час нельзя использовать, что, если это час, который никогда не должен пробить?

Билли развел руками.

– «Что если», «что если»…Это всё философия, абстрактные рассуждения. Время не материально, его нельзя закупорить в бутылке. Так что даже если где-то там и затерялся какой-нибудь час… – Он внезапно замолчал, как будто ему что-то пришло в голову, и наклонился к старику.

– Часы. Твои карманные часы. Они стоят.

Гаспар кивнул.

– Мои часы в полном порядке, просто они всегда показывают одиннадцать – особенное время.

Билли осторожно дотронулся до плеча старика и спросил:

– Кто же ты, отец?

– Гаспар. Хранитель. Паладин. Сторож, – без улыбки ответил тот.

– Отцу Перро было несколько сотен лет.

Гаспар грустно покачал головой.

– Мне восемьдесят шесть, Билли. Однажды ты спросил, не Богом ли я себя возомнил. Нет, я не Бог и не отец Перро; я смертен и скоро умру. Будешь моим Рональдом Колманом?

Билли взялся за нижнюю губу, отошел, вперил растерянный взгляд в голые деревья. Ему казалось, что в этом месте воспоминаний, спрятанных под надгробными плитами, вдруг сильно похолодало. Он обернулся и сказал:

– Это всего лишь для удобства хронологии, так? Как переход на летнее и зимнее время – то вперед, то назад. Час никуда не теряется, наоборот – мы его наверстываем.

Гаспар смотрел на могилу жены.

– В конце апреля я потерял один час и потому умру на час раньше. У меня украли очень нужный мне час, Билли. – Старик наклонился к могиле – всему, что у него осталось от Минны. – Я мог бы провести этот час со своей дорогой старушкой. Вот чего я боюсь, Билли; я – хранитель потерянного часа, и я боюсь использовать его. Боже, как я боюсь использовать его, и как же мне хочется его использовать!

Билли стало очень не по себе. Он подошел к старику и спросил:

– Почему этот час никогда не должен пробить?

Гаспар глубоко вздохнул и с трудом отвел взгляд от могилы. Он посмотрел Билли в глаза и рассказал ему всё.

Годы, дни и часы вполне материальны – так же материальны, как горы, океаны,