иноземными мастерами, стала входить иноземная морская терминология). По чертежам и размерам того же датского капитана, как это мы уже видели, делают баркалоны голландские мастера в кумпанствах князя М. А. Черкасского, князя П. И. Хованского, И. В. Бутурлина, князя К. О. Щербатого. «И у тех, государь, баркалонов, — сообщает о ходе работ в этих кумпанствах Протасьев, — уже многая строения построено, и верхние балки положены и обивают планкен». Четыре ших-бомбардира, которые велено строить гостям, делают голландским размером под руководством капитана Августа Меера, а два бомбардира, положенные на кумпанства Троице-Сергиева монастыря, строят венециане. Как видим, к концу 1697 г. адмиралтеец, обозревая воронежское кораблестроение, мог указать уже немалые положительные результаты[880].

О содержании несохранившихся писем Петра к Протасьеву за эти годы, 1697-й и 1698-й, приходится только догадываться по указаниям, находящимся в письмах адмиралтейца, и по некоторым распоряжениям Петра в его указах. Петр живо следит за ходом кораблестроения как казенного, так и кумпанского, и издалека принимает в нем самое непосредственное участие. Едва двинулась постройка кораблей, положенных на адмиралтейство и на кумпанства по первоначальному расчету, как число их царскими распоряжениями увеличивается: каждая пара кумпанств складываясь должна выстроить еще по одному кораблю[881]; на гостиное кумпанство сверх 14 кораблей накинуто еще 6 кораблей; увеличено на 4 корабля прежнее число судов (6 кораблей и 40 бригантинов), первоначально положенное на адмиралтейство[882], а затем последовало дальнейшее увеличение еще на 6 кораблей и на 20 бригантинов[883]. То царь торопит закладкой судов, предписывая произвести ее непременно к 1 сентября 1697 г. и грозя за промедление жестоким наказанием[884], то, наоборот, убедившись в недостатках голландского кораблестроения, приказывает отложить срок постройки до осени 1698 г., «а ранее и спешить не к чему, лишь бы хорошо делать», так что и Протасьев не решается объявить этот указ об отсрочке по кумпанствам, «если объявить, то всех работников и плотников распустят» и потом собрать будет невозможно[885], разъедутся и иноземные мастера, потому что они подряжались служить до первого срока, а новых мастеров добыть будет затруднительно. Петр указывает далее новые типы кораблей, не предусмотренные ранее и нe входившие в первоначальные расчеты: брандеры, а также буксирующие суда, которые употребляются для проводки других судов через мели (мастенлихтеры); пишет о вооружении и снаряжении, о пушках и припасах, прибавляя к первоначальным росписям припасов новые[886], дает расчет количества съестных припасов на 20 000 человек экипажа для будущего морского похода, который будет предпринят с воронежским флотом, приказывает построить в Воронеже для хранения этих припасов особый двор, побуждает произвести работы по расчистке русел рек Воронежа и Дона для будущего плавания, «реку Воронеж, где корабли строят, вниз до реки Дону и реку Дон до Азова осмотреть и водяной ход очистить», словом, входит во все мелочи дела, то давая указания, то ставя вопросы и требуя ответа, иногда противореча самому себе, сбивает с толку адмиралтейца, поражает его совсем неожиданными распоряжениями, но зато иногда подолгу не дает указаний, которых настоятельно требуют разные части дела и отсутствие которых задерживает работу, так что она идет неплавно и неравномерно, толчками, то ускоряясь, то замедленным темпом и даже с неожиданными остановками.

Последнее письмо Протасьева, от 24 августа 1698 г., написанное в ответ на письмо царя из Вены от 2 июля, изображает нам состояние воронежских работ к осени 1698 г., ко времени возвращения царя из-за границы, а также до некоторой степени бросает свет и на отношение Петра к этим работам: с одной стороны, он дает указания своим исполнителям, с другой — сам требует советов и указаний и выступает со своими сомнениями. «Известно доношу достоинству вашему, — пишет ему Протасьев, — письмо от лица милости вашей из Вены, июля 2 числа писанное, мне в дороге отдано». В дороге — на пути из Москвы в Воронеж, куда адмиралтеец отправился в конце июля или в начале августа, чтобы пробыть там всю осень. Протасьев начинает письмо с комплиментов Петру за его верный взгляд на способ выводить суда с мелей, о чем, очевидно, писал ему царь: «из мелкости водной на прибылой воде, когда наполняется довольно ветром зейд-вестом». По обыкновению от комплиментов он переходит к лести и пишет, что у Петра, когда он смотрит «пречистыми» своими очами, не бывает сомнений, а вот мы сомневаемся, «понеже того искусства и вида не сподобились, ниже учению ветров коснулись, все дни свои туне препровождали, а ныне ваша милость слепым прозрение подает». Однако из дальнейшего сейчас же следует, что и для царя, подающего слепым прозрение, все же кое-что бывало сомнительным. Так, он высказывал, по-видимому, в письме к Протасьеву опасение, как бы не оказались валкими корабли, которые имеют 50 пушек, а сидят в воде на 10 футов, тогда как обыкновенно такие корабли должны сидеть на 15–16 футов. Адмиралтеец должен был успокаивать его по этому поводу: те суда, которые строятся с осадкой на 15–16 футов, бывают остродонны, а наши делаются плоскодонными и оттого в воде ходом мельче; «только того опасаюсь, будут ли на парусном ходе резвостью удобны». Петр прислал из-за границы на образец два куска дерева, из которого следует делать блоки и пумпы. Протасьев сообщает, что дерево, подобное одному из этих образцов, отыскалось и блоки из него делать будут; дерево, подобное другому образцу, годное на пумпы, будут отыскивать. Следует далее сообщение царю о постройке запасных кораблей, сооружаемых сверх первоначального расчета. Было распоряжение царя отложить закладку этих кораблей, и он, Протасьев, это распоряжение объявил, но во многих кумпанствах до царского письма уже заложены многие галеры и баркалоны и один ших-бомбардир; часть работ уже исполнена, а у ших-бомбардира в Троицком кумпанстве уже начинают обивать исподние кривули. Эти начатые корабли Протасьев велел достраивать, но вновь закладывать не велел, а приказал только готовить для них лесной материал на будущее время. В казенном кораблестроении случился эпизод, подобный тому, на который жаловались гости. Раскапризничался датский капитан Симон Петерсен, не стал «упрямством своим» закладывать казенных кораблей, несмотря на многие посылки и письменные указы от адмиралтейца, несмотря также на письма датского комиссара и даже посланника, к содействию которых адмиралтейцу пришлось прибегать, «отказал вовсе, что закладывать не станет», и больше того: на Воронеже и на Москве жить не хотел и отпрашивался в свою землю, «не доделав в совершенство и первого своего дела», т. е. кораблей первой очереди. Приезд адмиралтейца в Воронеж и личные уговоры не помогли делу. Петерсен продолжает упрямствовать: «и доныне стоит в том же своем упрямстве, и предварил, от чего всех сохрани Боже,