Второе же состоит вот в чем. В свои дни он не вернулся, но сам сделался странником в коридорах Времени. Теперь-то мне ясно, кем был тот человек, именуемый Ликом Дня, и отчего та самая встреча закончилась гибелью Хильдегрина, оказавшегося слишком близко, и что обратило в бегство обеих ведьм. Знаю я и кому был посвящен мавзолей, крохотный каменный домик, украшенный вычеканенной в бронзе розой, фонтаном над гладью вод и кораблем с распростертыми крыльями, под крышей коего я бездельничал в детстве. Потревожившему собственную гробницу, мне еще предстоит вернуться к ней снова, дабы улечься в нее.

Вернувшись в Цитадель вместе с Дроттом, Эатой и Рохом, я получил срочные сообщения от Отца Инире и из Обители Абсолюта, но с возвращением во дворец решил не спешить, а попросил у кастеляна план Цитадели. После долгих поисков план кастелян раздобыл – огромный, древний, растрескавшийся во многих местах. Межбашенная стена на нем изображалась целехонькой, однако названия башен оказались совсем другими, незнакомыми ни мне, ни самому кастеляну, и мало этого, на плане значилось немало башен, в Цитадели не существующих, а кое-каких из имеющихся, напротив, не значилось вовсе.

Тогда я приказал подать флайер и добрых полдня кружил на нем среди башен. Не сомневаюсь, за это время я много раз видел то место, которое тщился найти, но если и так, узнать его не сумел.

В конце концов, разжившись яркой, негаснущей лампой, я снова отправился в наши подземелья и вскоре, пролет за пролетом, добрался до нижнего яруса. Интересно, что сообщает подземельям столь выдающуюся способность сохранять в целости прошлое? Одна из мисок, в которых я таскал Трискелю (Трискелю, пробужденному к жизни прикосновением моей ладони за два года до того, как ко мне попал Коготь) суп, до сих пор стояла на прежнем месте. Вновь двинувшись по следам Трискеля, я, как и в то время, когда еще числился учеником, достиг той же всеми забытой двери, а далее, по следам собственным, углубился в лабиринт темных коридоров.

На сей раз, в ровном свете взятой с собою лампы, я увидел, где сбился с пути, пробежав прямо, тогда как Трискель свернул в сторону. Тут меня охватил нешуточный соблазн свернуть за ним следом и, может быть, выяснить, кто сумел подружиться с ним, к кому он возвращался, повидавшись со мною в каком-нибудь уединенном закоулке Цитадели. Возможно, вернувшись на Урд, я так и сделаю… если, конечно, вернусь.

Однако в сторону я не свернул и теперь снова, вслед за мальчишкой, за тем человеком, которым был в прошлом, двинулся прямо по коридору, устланному слоем ила, мимо вентиляционных решеток и накрепко запертых дверей, изредка попадавшихся на глаза. Преследуемый мной Севериан ходил в сапогах не по мерке, со стоптанными каблуками, с истершимися подметками, и, обернувшись, посветив назад, я отметил, что Севериан, преследующий его, великолепно обут, однако шаги его неровны – один много короче другого, а ногу он изрядно подволакивает на ходу. «Одному Севериану – добротные сапоги, другому – исправные ноги, – с негромким смехом подумал я. – Интересно, кто еще заглянет сюда спустя много лет? Догадается ли, что оба следа оставлены одними и теми же ступнями?»

Для какой надобности некогда вырыли эти туннели, мне неизвестно. Не раз и не два видел я лестницы, ведущие еще ниже, но все они неизменно спускались к темной спокойной воде. Наткнулся я и на кости скелета, разбросанные быстрой ногой мчавшегося вперед Севериана, однако то был всего лишь скелет, не сказавший мне ни о чем. На стенах кое-где попадались надписи – то блекло-оранжевые, то ярко-черные, однако алфавит оказался мне незнакомым, и смысла в них я находил не больше, чем в пачкотне крыс из библиотеки мастера Ультана. В паре комнат, куда я заглянул мимоходом, обнаружились стены, на коих некогда тикала тысяча, а то и больше, всевозможных часов. Разумеется, все они ныне были мертвы, и перезвон их умолк, а стрелки намертво приржавели к циферблатам, показывая время, которому никогда уж не наступить вновь, но я, ищущий Атриум Времени, счел это добрым знамением.

И вправду, Атриум Времени я отыскал. Крохотное пятнышко дневного света оказалось точно таким же, каким мне запомнилось. Глупо, конечно, однако, увидев его, я погасил лампу и остановился во мраке, разглядывая его. В окружавшей меня тишине яркий неровный квадратик казался, по крайней мере, не менее таинственным, чем прежде.

Я опасался, что не сумею протиснуться в узкий пролом, но если нынешний Севериан и стал несколько шире в кости, то при этом изрядно отощал, и в результате, как только снаружи оказались голова и плечи, дальше дело пошло легче легкого.

Конечно, тот самый достопамятный снег давным-давно стаял, однако царящая вокруг прохлада предвещала его скорое возвращение. Среди увядающих роз нашли покой несколько сухих листьев, должно быть, вознесенных восходящими токами воздуха весьма и весьма высоко. Покосившиеся гномоны по-прежнему отбрасывали во все стороны тени, столь же бессмысленные (хотя вовсе не столь неподвижные), как и остановившиеся часы в боковых комнатах подземного коридора, а каменные звери по-прежнему, не мигая, взирали на них со всех сторон.

Подойдя к двери, я постучал. Дверь отворил тот же пугливый старый слуга, что подавал нам мате с печеньем, и я, пройдя в ту же затхлую, заплесневелую комнату, где некогда отогревался с мороза, велел ему позвать ко мне Валерию. Слуга поспешил за ней, но прежде чем он скрылся с глаз, из изъеденных временем стен, пробужденные чем-то неведомым, загремели бесплотные стоязыкие голоса, требующие, чтоб Валерия немедля явилась с докладом к некоей титулуемой на древний, давно позабытый манер особе… и я далеко не сразу, к немалому своему изумлению, понял, что под этой особой имеется в виду не кто иной, как я сам.

Здесь, мой читатель, перу моему (но не мне) надлежит завершить путь. Я проводил тебя от ворот до ворот, от запертых, окутанных пеленою тумана ворот некрополя близ старой Цитадели до врат за пеленой облаков, называемых нами небом – тех самых, которые, смею надеяться, уведут меня за пределы окрестных звезд.

Итак, мое перо завершает путь, однако я иду дальше. Ты же, читатель, дальше со мной не пойдешь. Пора нам обоим заняться собственной жизнью.

Писано собственноручно мною, Автархом Северианом Хромцом, в тот год, что будет назван последним годом старого солнца.

Краткое описание карьеры Севериана в Траксе – пожалуй, лучший (хотя и не единственный) доступный нам источник сведений о работе органов государственного управления в эпоху Содружества вдали от великолепия коридоров и залов Обители Абсолюта и многолюдных улиц Несса. Очевидно, современные, наши собственные понятия о разнице между властями законодательными, исполнительными и судебными здесь неприменимы: вне всяких сомнений, услышав, что законы должна писать одна группа людей, претворять в жизнь другая, а карать за их нарушение третья, администратор наподобие Абдиеса разве что посмеялся бы от души. Подобную систему Абдиес счел бы несостоятельной, неработоспособной, и это не так уж редко подтверждается нашей практикой.

В описываемый рукописями период архонты и тетрархи назначались Автархом – персоной, представляющей собою народ и как таковой наделенной всей полнотой власти. (См. также адресованное Севериану замечание Фамулим.) Данным чиновникам вменяется в обязанность приводить в исполнение приказы Автарха и вершить правосудие с учетом обычаев подвластного им населения. Кроме этого, они вправе издавать местные законы (имеющие силу лишь на управляемой законодателем территории и только до тех пор, пока он остается в должности) и добиваться их соблюдения, пусть даже под страхом смертной казни. По-видимому, в Траксе, так же как и в Обители Абсолюта, и в Цитадели, наказание в виде лишения свободы на определенный срок – одно из самых распространенных наказаний в нашу эпоху – неизвестно. Заключенные в Винкуле содержатся под стражей в ожидании пытки либо казни, либо в заложниках, дабы их друзья и родные вели себя смирно.