и как-то по-особенному хорошо отныне смотрится! Опять же, судя по тому, что всё сознание, по всем видимым признакам, заранее и специально подготовили к такому, более чем лёгкому случившемуся постижению вновь открывающихся истин, по меньшей мере многое из вдруг столь ярко понятого и осознанного от момента постижения стало пониматься столь детально в сути своей и почти что сразу. Во всяком случае никаких проблем не возникает с тем, пришедшим уж давненько, осознаньем-пониманием, что, если хочешь, как и раньше, а идти дорогой собственного самосовершенствования, необходимо жить такой особой, необычной жизнью, в которой постоянно появляются и цели истинные и достойные, и радующие, окрыляющие всё и всех задачи, которые необходимо как-либо, но уж по мере хода жизни, а решать. Что это будут за особенные цели, да и какими вдруг окажутся такого рода странные задачи, всё это, и по ходу продвижения вперёд, и выяснится, и определится, самое главное здесь, чтобы само такое продвижение, реально, напрямую связанное с достижением и, худо-бедно, но осуществлением таких поставленных задач, с активным, редкостным, упорным постоянством, непременно, а имело место быть и совершаться. К тому же все вновь появляющиеся, какие-никакие ощущения, рождающиеся от именно такого, постоянного и непрерывного движения вперёд, желательно, чтобы все, по возможности, а, всё-таки, и несомненно, в проявлениях, радовали, и заметно более, чем чем-то и по ходу дела огорчали и печалили. Во всяком случае, в самом рождении, явлении на Свет, и то уже такое базово заложено — сначала боль, потом блаженство обретения пред этим недоступного, — это чтобы всякий и такой рождённый человек мог двигаться по своей жизни, по возможности именно радуясь и ощущая от чего-либо приятное приятие того или другого в столь такой вроде бы обычной и привычной жизни всюду и вокруг происходящего. Правда, для всей, единой, общей и масштабной полноты постижения такой экзотической специфики какого-никакого роста духа собственного-личностного необходимо прежде всего научиться именно такому, то есть умению происходящему как раз и никаких сомнений только радоваться, проникаясь от чего-нибудь одного свойства, и от чего-нибудь, на первый взгляд, по сути, свойства совершенно противоположного всем исключительно и только положительным. Иначе говоря, по результату надо как раз стать именно кем-то из таких, кто, в силу обстоятельств, по возможности, а максимально полно сможет всё-таки вписываться в этот, окружающий со всех сторон, по меньшей мере очень странный мир. Ну, а как, и когда такое, наконец, случится? Здесь уж, пока, ну хоть немножечко, по именно такой сверх экзотической дорожке, а сплошь непосредственно туда, вперёд, заметно улучшаясь-совершенствуясь духовно-личностно, не сдвинешься, то даже самому себе пытаться объяснять суть-повод постараться, сколько не ищи ответ, такого даже в самых примитивных формах не найти, и всё потому, как здесь, сколько не старайся, всё равно, а с пониманием должным, пока такое самое, толкающее к делу понимание, само собою, наконец-то, не появится-проявится, в наличии всё время будет лишь одна только печальная и удручающая, непроглядная забота без намёка на какой-то должный смысл. Например, сейчас. Что удаётся, даже если попытаешься, в первую очередь реально осознать? Ходишь по городу, на всё глазами смотришь, по ходу дела получаешь от увиденного порции очередные некого приятного в каких-то соответствующих и сопутствующих ощущениях. Стараешься, по мере существующей ныне возможности, не замечать всего, что здесь смогло бы всё такое, с определённостью приятное и радующее, ну хоть немного и каким угодно образом испортить, опять же, таким образом, по ходу дела снова примечаешь, что перемены в теле вновь и с постоянством постепенно всё-таки идут, и вместе с тем, а результат у всего всякого такого, необычного и разного, и приключающегося, всё-таки, какой? И здесь, как раз, самое первое из всякого такого, что словно бы само собою просится быть вдруг отмеченным, прежде всего все эти перемены в самом смысле восприятия фиксируемого, как и в самом особом смысле восприятия своего собственного каждодневного существования среди всего такого, вокруг, здесь, а всё-таки происходящего. Приоритетность всякого такого, что, как казалось, раньше выдвигалось исключительно на первый план, опять ветшает. При этом, ну, что такого уж избыточного, неприемлемого, страшного, а можно было бы и высмотреть в организации вполне заслуженного восхваления такой любимой собственной персоны? Ведь здесь не ложь с обманом, и уж точно, что не надувательством подлейшим вдруг собрался что-то, некое, подобное, распространив среди людей, с чего-то заслужить-найти-сыскать сигналы восхваления, а именно, по мере сил-возможностей, и исполняя то, к чему подталкивали словно вроде бы и свыше, с завидным постоянством то и дело восхваляя и называя недвусмысленно такими, уж по меньшей мере несколько не лучшим образом укладывающимися в сознании словами? Было, присутствовало правда здесь, а что-то вроде более чем обоснованного, яркого намёка, что это всё, без исключенья, сплошь и опять такой же, а всего лишь новый и очередной, вполне реалистично выглядящий, но, ежели на ощупь, вроде бы обычнейший соблазн. Сомнений нет, соблазн, и ни на йоту больше хоть чего-либо другого. Но всю такую полноту такого постижения подобного рода истины если, по сложившемуся случаю и начинаешь в полной мере как-нибудь осознавать, то только лишь теперь, когда всё именно такое и во всей своей демонстративной полноте и даже искренне-реалистично, откровенно, и само собой взяло и вдруг открылось. Ну, что ж, действительно, казалось бы, вопрос элементарный — а что реально, самому, от всех этих людей необходимо-надобно? Чем именно, да ещё в отношении своей любимой собственной персоны, с чего-то, не с того, и не с сего, вдруг возымел желание взять чем-либо иных живущих и по жизни озаботить? Что, захотелось вдруг, чтобы все, и какими-никакими восхвалениями, при этом, надо понимать, полнясь чувствами какого-то восторга, начали взирать в сторону облика предложенной для восхваленья личности, таким себя зачем-то всюду и везде обременили? То есть, повсюду начали вдруг поступать, как и тогда, в столь памятном и пресловутом храме, только теперь желанье возымели, где только всякое такое-оное возможно и с надрывом, славословя имя и с фамилией пропеть? Да если у кого-то, рассуждающего о хоть чём-либо подобном в голове ну хоть чего-нибудь, а всё же сохранилось, такой должен сразу и мгновенно осознать, что это самая реальнейшая глупость, истинная, настоящая, при этом по последствиям неописуемая, жуткая жуть, и именно такой выглядит, неописуемая, запредельная, кошмарная по сути своей жуть, самая жуткая жуть из всех возможных, настоящая! Такое самому себе, и взяться пожелать? И даже не пытаясь хоть немножечко задуматься, ну, а кто станет разгребать все те, какие у всего такого в обязательном порядке