духовенство, а в его лице всю церковь. «Теперь губернатор уезжает к себе в деревню доить коров. Здесь нет ничего позорного, древние римские полководцы и законодатели тоже бросали свои государственные дела и предавались сельским хозяйским занятиям, но позор здесь в том, что римские государственные люди отказывались от государственных дел добровольно, а саратовский губернатор Татищев отправился доить коров недобровольно».

Эту остроту насчет коров о. Илиодор повторял и в других своих речах («Затем на меня напали лица, власть имущие, сговорились между собой. Давайте выгоним Илиодора из Царицын! И что же мы видим?! Что сделалось с этими лицами власть имущими?! Один поехал к себе в деревню коров доить, а другой где-то скитается по разным городам!.. А я, о. Илиодор, как видите, все в Царицыне»). Попала она и в газеты в такой форме: «Ну, вот, слава Богу, убрался в Самару коров доить»[2]. Острота запомнилась всем. Славину потом даже казалось, что она предшествовала отставке: «Илиодор окончательно обнаглел и всенародно кричал в Царицыне: „Я отправлю Татищева пасти коров“».

Найти преемника гр. Татищеву оказалось непросто: губерния и так одна из самых сложных, а тут еще щекотливый конфликт с духовенством. У П. А. Столыпина было два кандидата на освободившийся пост — полтавский губернский предводитель дворянства кн. Н. Б. Щербатов и сувалкский губернатор П. П. Стремоухов. Первый отказался безусловно, второй согласился только при условии отсутствия о. Илиодора.

Речи о судьях и купцах (19.XII.1910, 9.I.1911)

На место ушедшего губернатора явились новые враги — судьи, которые за два дня до этой речи оправдали клеветника Филимонова. Поэтому выступление о. Илиодора 19.XII было особенно богато резкими выпадами. Уязвленный своим поражением на суде, иеромонах громил судей вообще и местных в частности, грозил им народным возмездием и договорился до пожелания, чтобы судьи были повешены на собственных цепях с царскими гербами.

Но пример гр. Татищева показывал, что самый сильный враг может пасть. Поэтому о. Илиодор не унывал, решив бороться с неприятелем по-своему, в первую очередь — пастырскими обличениями:

«Теперь, как я уже говорил вам, я ни с моими клеветниками, ни с недобросовестными судьями вроде Воскресенских, Поляковых и Чернушкиных судом человеческим судиться не буду, а буду их изобличать в их злодеяниях с этой церковной кафедры. Пусть Воскресенские и другие глупцы воображают, что они будут бороться с иеромонахом Илиодором, но ошибаются они, безумные. Они будут бороться не с иеромонахом Илиодором, а с правдой Божьей, и правда Божия их победит и разлетятся они в разные стороны как дым от ветра».

И вновь, как и ранее в аудитории, призвал сподвижников обеспечить его материалом для этой борьбы: «как только кто-нибудь из вас узнает, что кто-нибудь из лиц, состоящих на городской общественной службе, занимающий важные посты и получающий казенное жалованье или общественные деньги, сделал какое-нибудь дурное дело, обидел кого, устроил безобразие, — сейчас пишите мне письмо, а я уже сначала изобличу его в церковной проповеди, а затем уже буду преследовать его по начальству».

О. Илиодор говорил эти слова, уже имея на руках первый материал такого рода, полученный от царицынцев. Недруги секретаря царицынской городской управы Савельева написали иеромонаху, будто бы этот Савельев живет с некоей дамой, благосклонностью которой одновременно пользуется и его сын. О. Илиодор, не утруждаясь проверкой полученных сведений, поспешил доложить их 6.XII на собрании «Братского союза». Попутно сравнив городское самоуправление с шайкой разбойников, священник «передал свой разговор с одним извозчиком о жестокостях местных купцов, которые вышли из батраков-брусовозов и, разбогатев, понемногу сосут теперь кровь своего же брата-мужика».

Новый призыв о. Илиодора вызвал поток писем, в которых, впрочем, вместо судей и чиновников народ разоблачал местное купечество. Полученные сведения иеромонах резюмировал в своей речи 9.I.1911:

«И вот теперь я получил уже много писем, в которых подробно описывается история о том, как наши царицынские богачи нажили себе капиталы.

Оказывается, что один из них убил своего компаньона и, овладев всеми его деньгами, открыл сразу крупную торговлю на большие деньги.

Другой, совсем будучи мелким приказчиком, слугой у богатого купца, втерся в его доверие, сделался сначала его компаньоном-управляющим, а после смерти своего благодетеля ограбил его вдову, пустил по миру всю семью и стал самостоятельным богачом-хозяином.

Третий ограбил всех своих доверителей-кредиторов, тоже пустив их по миру, завладел всем их имуществом и сразу стал богатым и почитаемым в городе купцом.

Четвертый сбывал калмыкам фальшивые деньги, а от них брал настоящие и т. д. Так вот видите ли, возлюбленные братья и сестры, что большинство наших бо[га]теев в городе нажили свои состояния убийством, грабежом и насилием».

По мнению о. Илиодора, именно подобные грехи заставили купцов ополчиться на него как на обличителя их неправедных деяний. «…миллиона не пожалеем, а Илиодора из Царицына уберем», — так будто бы говорили местные богачи. «Не знаю, пожалели ли они миллион, но я в Царицыне, хотя я знаю, что мошной своей они тряхнули».

Иеромонах был убежден в своей победе, отмечая: и жалоба Биржевого комитета, и доклады властей, и постановление Городской думы оказались тщетными, «я, о. Илиодор, как видите, все в Царицыне», а губернатор «поехал к себе в деревню коров доить».

Знал бы о. Илиодор, что до его перевода из Царицына остается менее двух недель!

Святки

На святках о. Илиодор прочел объявление: в царицынской «Конкордии» ставится пьеса «За монастырской стеной» («Сестра Тереза» Л. Камолетти). Он читал эту пьесу и помнил ее содержание. Изображение на театральных подмостках пострига, пусть даже католической монахини, само по себе давало повод для протеста. Но сейчас о. Илиодора интересовала не сцена, а зрители, интеллигентная царицынская публика, которая предпочитала театр храму. «Что делается за монастырской стеной, думал я, я знаю, а вот что делается в такие праздники за их стеной, как православные люди проводят эти праздники, — мне интересно будет узнать». Руководило им, впрочем, не праздное любопытство, а желание получить лишний аргумент в полемике с театралами, уверявшими, что «ничем дурным не занимаются». Из этих соображений о. Илиодор решил предпринять вылазку в «Конкордию», а заодно и другие популярные среди царицынцев увеселительные заведения.

В 11 часов ночи о. Илиодор вместе с братом Максимилианом и другими близкими лицами направился в «Конкордию». Там он, «конечно, не пошел в зрительное зало, прошел лишь по коридорам, чтобы видеть, сколько было православных», и быстро уехал. Однако корреспондент «Русского слова» рисует совсем другую картину: «Иеромонах пытался проникнуть на сцену. Появление черного проповедника вызвало среди публики переполох. Благодаря своевременно принятым полицией мерам все окончилось благополучно. Илиодор, сопровождаемый приставом и околоточным, скоро удалился, и спектакль продолжился».

Впрочем, этот скандал, вероятно, состоялся только в