воображении корреспондента. О. Илиодор не умолчал бы о таком своем подвиге. По рассказу иеромонаха складывается впечатление, что он действительно не заглядывал в зрительный зал и не видел спектакль.

Что же заставило о. Илиодора так поверхностно осмотреть интересовавший его театр? Пары полицейских чинов было бы недостаточно, чтобы смутить героического иеромонаха. Изгнало его из театра, очевидно, другое обстоятельство: «Трудно было видеть людей, так там было накурено…». Организм о. Илиодора не выносил табачного дыма, вызывавшего обострение ларингита. Поэтому священник ограничился молчаливой прогулкой по коридорам. Спектакль, конечно, из-за этого не прерывался.

Из театра о. Илиодор направился в клуб «Взаимопомощь». Там шла детская елка. «Против елки, конечно, ничего нельзя было иметь», но священник все-таки нашел повод для праведного гнева: «Бывшие на елке дети наверное в храме не были, потому что родители их говорят, что нужно вставать рано, а это для детей утомительно и вредно. А вести на елку и быть там до полуночи разве не вредно для детей? О, безбожники, до чего вы дошли! Царь Ирод избил 14 000 младенцев, разыскивая среди них родившегося Спасителя, а эти люди разве не похожи на Ирода? Они гораздо хуже его. Ирод избивал чужих младенцев, а эти образованные люди убивают своих собственных детей. Проклятые безбожники, детоубийцы, Ироды, что вы делаете?!».

Дети наивно приветствовали священника, а взрослые попытались выйти из неловкого положения. «Ко мне подошел кто-то из членов и сказал: не угодно ли мне пройти в столовую?». Это вполне отвечало планам священника. «Очень угодно, говорю я, и меня повели. В столовой я увидел пьяные морды мужчин и женщин, именно морды, а не лица, с налитыми водкой глазами». В этих глаза о. Илиодор якобы прочел: «до 12 часов мы будем пить, а там будем делать то, о чем, как говорит Апостол Павел, „и говорить-то срамно“».

Священнику сказали, что в клубе есть и картежная комната. Поднявшись в нее, о. Илиодор увидел, что «там слышался звон золота, лица игроков были злые, с налитыми кровью глазами». Но вот они заметили фигуру в клобуке и оторопели. «Карты в руках у них как бы застыли при моем появлении. Один почтенный седой старичок раскрыл (должно быть, от удивления) рот, оскалил зубы и не знал, что делать: то вставал, то садился, то опять вставал. Растерялся». Другие игроки тщетно пытались спрятать от гостя деньги и карты. Довольный произведенным эффектом, о. Илиодор покинул клуб, а потом рассказывал пастве, что, очевидно, игра шла на ворованные деньги.

Свой рейд по увеселительным заведениям о. Илиодор продолжил на Новый год, 1.I.1911. В 10 часов вечера иеромонах прибыл в Общественное собрание, где, как ему стало известно, был устроен маскарад. Это действо казалось ему чем-то чудовищным: «я не поверил и, чтобы убедиться в этом, поехал и увидел, что правда».

Когда неожиданный гость в клобуке показался на пороге, произошел конфуз: о. Илиодора «приняли за маску». Однако, узнав его, почтительно расступились. «Я прошел в зало; там я увидел, как женщины в безобразных костюмах, с какими-то вениками на голове, танцевали или, вернее, ломались, а мужчины смотрели на это с удовольствием». Как и опасался о. Илиодор, зрелище попахивало бесовщиной: «Были все наряжены в разные костюмы и дьявольские маски; увидя это, я поспешил уехать».

Совершая свои рейды, о. Илиодор руководился чисто пастырскими соображениями. На недоуменные вопросы ответил: «пришел за своими духовными детьми, посмотреть, что они тут делают. Мне говорили, что ничем дурным не занимаются, вот я и пришел посмотреть, что и как, а разговаривать будем потом, я-то им скажу!». Действительно, в «Конкордии», клубе и Общественном собрании он только молча изучал обстановку, ни во что не вмешиваясь. Впрочем, он полагал, что даже этот путь может возыметь воспитательное значение: «хотя я не говорил ни с кем из еретиков, само мое присутствие было для них упреком».

Вдохновлялся о. Илиодор примером святых, в первую очередь, — свт. Тихона Задонского, который, как известно, явился на праздник Ярилы, где образумил свою язычествующую паству. Даже рассказ священника о его поездке по форме и построению напоминает написанное святителем «Увещание жителям города Воронежа об уничтожении ежегодного празднества под названием „Ярило“». «Так если святитель так поступал, так мне, рядовому иеромонаху, Сам Бог велел следовать его примеру, — здесь дурного нет!» — объяснял о. Илиодор. Через полвека на другом берегу океана свт. Иоанн Шанхайский точно так же придет за своей паствой на бал, посвященный Хэллоуину, и молча обойдет танцующих. Словом, рейды о. Илиодора не противоречили православной традиции.

Ничего дурного он не увидел, но все увиденное истолковал самым пристрастным образом: «я с грустью думал, как безобразно проводят эти святые дни православные люди в Царицыне». И потом громил их в проповеди: «О, проклятые безбожники, богохульники, детоубийцы, развратители и растлители! Доколе вы будете оскорблять Бога, доколе вы будете смеяться над православной верой! О, окаянные, проклятые людишки, настанет день Великого праведного Суда и будете вы прокляты и пойдете в адскую пучину, если не принесете покаяния».

В свою очередь, царицынская публика, шокированная поведением иеромонаха и недоумевая о причинах его поездок, была склонна толковать их в дурную сторону, что отразилось и в корреспонденции «Русского слова», и в рапорте полицмейстера, указавшего, что посещение маскарада вызвало «враждебное» настроение к священнику среди публики. Было доложено в Саратов и Петербург. И когда через три недели состоялось решение Синода по илиодоровскому делу, то газеты объяснили это решение, в числе прочего, и посещениями о. Илиодором злачных мест.

«Руль», например, писал, что Синод принял во внимание «крайнюю нетактичность отца Илиодора, позволявшего себе заходить в такие места, посещение которых считается для духовенства предосудительным». «Речь» уточнила: «Посещение Илиодором театров и других увеселительных учреждений с целью „обличения“ заблудших сынов церкви показалось еп. Гермогену недопустимым».

На самом деле подлинный синодальный журнал свидетельствует, что в том заседании о театре и маскараде никаких бумаг не слушалось. Но перед широкой публикой о. Илиодор вновь был выставлен в неприглядном свете.

«Дорогой Владыка, — взмолился иеромонах, обращаясь по телеграфу к преосв. Гермогену, — молю Вас скорее послать „Новому времени“ телеграмму по поводу мнимой доказанности обвинений о посещении мною увеселительных мест. Святые ради спасения людей посещали даже дома терпимости. Святитель Тихон, уничтожая праздник Ярилы, выступал пред пьяною и блудной толпой на площади, значит, он поступал крайне нетактично? Пообещайте газете [в] скором времени прислать объяснительную статью о Саратовско-Царицынском деле».

Отец, а не обвинитель

Его первоначальное отношение к суду

Жалобы о. Илиодора и его приверженцев на газетную клевету неизменно встречали у всех представителей власти равнодушный ответ: мы тут не при чем,