ощущаете – драматургом или прозаиком? Что для вас «любимый ребенок»? Или – темы из прозы перетекают в пьесы, как из «Вечной мерзлоты» в «Летчика» – для вас это две грани единого высказывания?

В юности я думала, что я прозаик, ничего не зная о жанре драматургии. Сейчас понимаю, пьеса – как стихи. Проза может впитать всё, мельчайшее переживание, растягиваться во все стороны, как тесто (имея нервную систему, при этом). Пьеса хороша тем, что в ней есть нечто… бравое! Выправка! Строгость конструкции. А я так ненавижу ограничения, я ленива и безалаберна по природе. В пьесе же, как на плацу… так у меня, по моим ощущениям. Ужасно это нравится. Никогда даже в голову не приходило из пьесы сделать прозаическую вещь. А наоборот – много раз. Последнее, вы правы, – «Вечная мерзлота» и «Лётчик». Но так получается только с той прозаической вещью, которую недорассказал. Есть повести и рассказы, из которых пьесу не хочется делать, нет нужды. А есть вещи, перетекающие в театральность, в них и персонажи меняются (как в «Лётчике»), это ужасно интересно наблюдать.

Вообще вся вот эта, якобы, авангардная ломка драматургической структуры – я говорю о «новой драме» российского разлива (не могу судить о западном течении) – есть лишь разруха и прикрытие профнепригодности. К сожалению, ни одной вещи этого жанра я не видела – хотя бы сносно написанной. Есть славное словцо – графомания. Впечатление, что «новая драма», как пылесос всосала в себя всех нынешних графоманов.

А кем вы хотели стать в детстве?

Я была крайне мечтательным ребёнком, «начитанной девочкой», что говорится… Мечтала воплотить кучу любимых книжек в жизнь. То сокровища какие-то искала, то пыталась землю насквозь прорыть, то в джунгли убежать, собирала сухарики с изюмом для побега и какао. Мне кажется, человек творчества таким и бывает – реальность вне его, никак не задевает, социальных амбиций у меня не было, и среда воспринимала меня хорошо, как «чудачку безобидную». Друзей особо не было, а те, что были, вяло влеклись за моими мечтами… Это пока я не нашла своё ЛИТО с великолепной шпаной. Которые вот на всю жизнь мне и даны.

А что бы вы хотели непременно сделать в жизни? Какая-то жизненная мечта, план литературного произведения, просто очень важное дело?

Хочу издать роскошное собрание сочинений с красивыми картинками…

В отечественной поэзии, например, очень сильное – и враждебное, увы, друг по отношению к другу – противостояние лагеря «модернистов-западников» и «традиционалистов-почвенников». В театре такая же ситуация? Современный театр вообще, мне кажется, представляется тем, кто не погружен в эту культуру, несколько эзотерическим, закрытым сообществом. Какие процессы в нем сейчас идут, какие силовые поля действуют?

На мой взгляд, именно ситуация в театре резко и жутко показывает деградацию современной культуры, как таковой, не только в России, а всей европейской. Ведь все эти «установки» на авангард (которым, кстати, самым юным по полвека) привнесены с Запада. Не культурное соприкосновение, а именно, как жёсткий идейный указ – делать разруху: не важно, под каким «фантиком» – «новая драма», «интерактивный театр», «документальный театр». Смешная же сама сложившаяся ситуация – весь этот сбор маргинальных, необученных людей, он, якобы, ломая традицию, прорывается в дивные откровения, новые формы… Тут даже и обсуждать нечего – столь явный и наглый натиск этих субъектов на театральное пространство. Здесь нужно учитывать, что театральной критики (по крайней мере, допущенной к СМИ) у нас просто нет. То есть и оценивать это срамное явление некому. Мне кажется, это искусственное явление, абсолютно политизированное и нежизнеспособное. Вульгарная борьба за министерские деньги… ну так в России ещё и не так воруют, пустяшные крохи. На примере Театра.doc хочу показать (я много лет знаю это сообщество). Ну вот, кроме срама и позора, что эти люди себе добыли? Да хоть тысячу дипломов и наград – ведь похабень похабная. Театр.doc хвалится распадом (душевным, нравственным, каким угодно) и выдаёт это за прорыв, новость в культуре. Этому прорыву не одна тысяча лет, и автор прорыва носит рога и копыта. А, как известно, рогатый хозяин пустоты, не имея таланта, не может одарить им своих адептов. Может, в этом секрет фантастического уродства всех этих «творческих единиц»? Уродства их творений? Происходит, что ли, очередная революция зависти (первый революционер и был тот самый, под чью дуду пляшут все эти хромые и убогие). Человек с билетом остолбенеет от такого шельмовства, придя на такой «спектакль». Но далее работает «Окно Овертона», как мы знаем. Привыкание к мерзости – вот задача этого театрального «авангарда». И никакой другой задачи у него нет. Поскольку набран на этот фронт народец не первого сорта, скорее, «отстойный», ума-таланта не имеющий, то есть надежда, что высохнет это явление, как зловонная лужа. Другое дело, что в культуре появляются крайне, резко талантливые вещи, напитанные уже иной энергетикой. Эти, как раз, умело растлевают души простаков. Конечно, молодых, в первую очередь. У нас таких демонических талантов пока не замечено, а всё – стада недотыкомок. И в этом же есть и свой плюс! Весь «авангардный» российский театр это месть тех, кто не может, тем, кто может. Первых, как мы знаем, в разы больше.

В Литературном институте вы учились у Евг. Харитонова, В. Розова, И. Вишневской. Какие воспоминания остались у вас от учителей, кто и в чем, возможно, оказался для вас действительно Учителем?

Женя Харитонов, конечно, по тем временам, никак не мог бы преподавать в Литинституте. Но он вёл курс во ВГИКе, сцендвижения, кажется. Его любимой ученицей была Екатерина Васильева, которую я очень люблю. Такая чудная, нежная и смешная красота – огромная редкость. Страшно жаль, что редкостного дара наши артисты тех лет так мало и рывками выразились. Но формат искусств был таков, что Басов, Екатерина Васильева, Олег Даль жили в культурном пространстве как будто намёками, очерками самих себя. Женя имел невероятную, отчаянную волю к жизни. Этот его образ утончённого голубого эстета, это такой обман. Смотрите, сколько брутальных вокруг него крутилось мужланов от литературы и где теперь их убогие творения? А открывая книги Жени, в который раз видишь – каждая буква живёт и звучит. Те, кто его многажды перепели, даже они уже отсохли, отвяли, отпали. Женя для меня в Москве стал длящимся тем Новосибирском, из которого я выскользнула (их четверо: Иван Овчинников, Александр Денисенко (Денис), Анатолий Маковский и Женя). Вот они все и были моими, так сказать, учителями. Безупречными в творчестве и недостижимыми в бескорыстной своей жизни. Женя с Ваней очень близки в миропонимании и эстетике. Иван, кичась своей