«Это наша история», хрипят защитники. Так наша-то история намного раньше началась, до всех этих сатанинских знаков на нашей несчастной Родине. Понимаете, живя во лжи, люди терпели, считаю, страшный духовный ущерб. В «Лётчике» все эти отсылы достаточно ироничны, мне кажется. К тому же герой, Паоло – старый лётчик, неимоверно тоскует посреди всех этих примет и, хотя прилаживает карту СССР к нынешней карте России, но мы-то знаем, что он ищет дверь туда, в Гиперборею. Вот такой тяжеленный путь у нас, у нашей страны, у наших людей. Что добавить… То, что имеем, заслужили.

Вы довольно бескомпромиссно высказываетесь в вашем Фейсбуке и о нынешней политической ситуации, что вызывает часто бурные дискуссии с оппонентами, расходится широкими кругами по ряске русского Фейсбука и даже за его пределы. Вы никогда не боитесь отторгнуть кого-то таким образом от вашей литературы, вообще стать той же либерально настроенной публики персоной нон-грата (в их специфической терминологии – «нерукопожатной»)?

Смешное и отвратительное слово про «пожатность». Для меня все эти люди, поклонники «девочек» пусси райт, не просто не пожатные, а, считаю, с ними рядом находиться просто неприлично. ФБ вот что такое… искажённое пространство, где человека охватывает некий транс и жажда вещать последнюю правду. Это плохое и вредоносное место. Я долго не понимала этого. Надо использовать фб лишь для сухих деловых связей и дежурных поздравлений. Следите за степенью профессионального таланта этих «пожатных» же… Чего стоят их творения? Удивительно, но там просто нет талантливых людей. Просто нет. Я бы сказала – отборные отбросы общества. Испуга, что «пожатные» отшатнутся от моих сочинений, у меня нет. Эти люди обладают таким косным и жалким форматом ума, что их и отталкивать не надо – ничего им непонятно, ничего им недоступно. Их потолок – Агния Барто, ну и какой-нибудь Рыбаков… – соцреализм, к которому я никогда никак не принадлежала. А вообще-то жить смешно и весело!

Андрей Сен-Сеньков:

Хочется намертво заблудиться в Токио

Разговор с поэтом и переводчиком Андреем Сен-Сеньковым о джапанойзе, числе Тау, Музее снежинок на Хоккайдо, золотом протезе носа датского астронома Тихо Браге, стихах о картинах Ротко, а также об уже вышедших, выходящих и только задуманных книгах Андрея.

В Таджикистане ты жил в городе с волшебным названием Кансай. В Кансае – западном регионе Хонсю – я жил в Японии. Как было в твоем Кансае, какие воспоминания снятся до сих пор?

Красный песок снится. Мы в нем играли. Другого не было просто. Кансай – это же такой шахтерский городок. Там много чего стратегического добывали. Вот отработанный материал повсюду разноцветный лежал. Еще помню, как красиво на горах цветы иногда принимали неестественную окраску из-за всяких металлов, окисей… Была там недалеко горка, и вот если встать правильно, то становилось видно, как один склон покрыт кроваво-красными тюльпанами, а другой белоснежными. Чуть ли не по линии ровной делились цвета.

Помню еще, что километрах в 100 от Кансая, где-то в районе Исфары Тарковский хотел «Сталкера» снимать. Отказался после того, как при землетрясении погибли люди, местные, кто его водил-возил в первый приезд. Решил, что плохой знак. Ну, со «Сталкером» и дальше истории случались…

Кроме фри-джаза ты любишь джапанойз, очень жесткий, японско-извратный вариант индастриала, напоминающий подчас скрежет дьявольских когтей по прозекторскому цинку. Почему джапанойз, что ты в нем нашел? И как, кстати, дела с переводом американской книги о нем?

А мне всегда крайние формы искусства были интересны. Там часто можно увидеть то, что будет завтра в мейнстриме. Такой футурологический прогноз погоды. Джапанойз – это же не только музыка. Это субкультура со своими правилами проведения концертов, оформлением альбомов, с особой фанатской культурой, с особым распространением продукции… А как музыка он помогает мне договориться с окружающей, очень громкой, городской средой. Послушав месяц Hijokaidan или Gerogerigegege, иначе слушаешь шум падающего снега, дрель у соседей, лязг метро…

Мой перевод книги Дэвида Новака «Джапанойз: Музыка на краю циркуляции» (Japanoise: Music at the Edge of Circulation) пока нигде не прижился. Да и маловероятно, что приживется в каком-нибудь издательстве. Уж слишком специфический материал. Скорее повешу текст в свободный доступ. Жаль немного. Полгода работы, все-таки.

Да, из-за этого кризиса (= «разруха» профессора Преображенского), на который списывается любая, в том числе и интеллектуальная инертность, стало еще сложнее заинтересовать издательства чем-либо «неформатным». Зато книга будет в открытом доступе, как тот же Масами Акита из Merzbow выкладывает иногда свою музыку… Чтобы закончить с Японией – с чего бы ты начал путешествие по ней? Сразу по магазинам винила и этажу переводов в книжном Maruzen, что у токийского вокзала?

Merzbow-то не очень выкладывает музыку. Это за него другие делают. Он скорее, наоборот, старается продать. Знаешь историю про 50-дисковый Merzbox? Это ж безумные деньги стоило. Но все, в то же время, разлетелось, и сейчас ни на каком eBay не купишь. Так что некоторые музыканты в тени живут себе вполне обеспеченной жизнью. Merzbow, например, собрал шикарную коллекцию старинной и винтажной японской порнографии, одну из лучших в мире.

А про Японию это грустный вопрос. Очень дорого и далеко. Так что просто помечтаю… Мне она как раз во всяких своих крайних проявлениях интересна. Эти музыкальные микроклубы с публикой в 10 человек, где мощных колонок с ураганным звуком больше, чем зрителей. Эти сводящие с ума эротические комиксы. Девчонки-когяру опять же, куда ж без них… В Музей снежинок еще очень хочу на Хоккайдо. Хочется намертво заблудиться в Токио (что, как я понимаю, сделать довольно просто). Хочется всякой экспериментальной японской литературы, которая, по-видимому, есть, но мы о ней не знаем ничего.

Когяру и их чувство снега – когяру, кстати, это уже почти в таком же ностальгическом прошлом, как наши 90-е из недавнего фейсбук-флэшмоба. Готические Лолиты и ямамбы как радикальное крыло гангуро хотя еще встречаются в окрестностях Сибуи… В недавнем литературном опросе [170] я, например, ответил, что музыка – на самом первом месте, опережает даже слово. Мне кажется, ты бы согласился. Что для тебя на втором и третьем месте?

Когяру в прошлом?? Ты на святое-то руку не поднимай! А по поводу того, что «музыка – на самом первом месте, опережает даже слово», меня смущает только «даже». Музыка очевидно опережает слово. Вот знаешь, что у датского астронома Тихо Браге был золотой протез носа? Кончик носа ему на дуэли отрезали шпагой. Так вот, протез, говорят, из какого-то особого типа золота был, да и вообще выглядел вызывающе изящно. Вот и наше «слово» такой же золотой протез. Музыка же натуральный орган. Ладно, чтобы «слову» не стало совсем