бы дождь и снег не очищали город, то от всего того, что оставляют люди в воздухе и на земле, мы болели бы в несколько раз чаще?

Звонок зазвенел, заглушив последние слова. Кирилл обречённо посмотрел на часы – снова не уложился и, как всегда, забыл проверить домашнюю работу.

В последнее время он вообще мало что успевал, хотя работа занимала всё его время.

А ещё он стал рассеянным: недавно, когда у него было «окно», он закрыл старшеклассниц в кабинете и, забыв об этом, ушёл по делам. Впрочем, они не возражали просидеть весь урок в классе, ничего не делая.

После отъезда дяди Кириллу стало особенно тоскливо по вечерам. Не с кем теперь было поделиться той громадой проблем и невероятных случаев, которые за день успевали сотворить дети. Все дни слились в один долгий напряжённый день. Даже по ночам Озерову снилось, что он ведёт уроки. И просыпался он вымотанным и уставшим.

Вчера к нему в класс пришла управляющая хозяйством – непревзойдённая Метательница Ядра – и заявила, что нужно разобрать старый шкаф в кабинете, забитый учебными пособиями, которые предыдущие учителя биологии за нехваткой времени регулярно складировали на полках. Озеров понимал, что разбирать этот шкаф – не его работа, но всё, что хранилось там ценного для занятий, собирались выкинуть на помойку.

Перемена оказалась куда короче, чем он себе представлял. Озеров взглянул на огромный шкаф, как на вершину Эвереста, которую предстояло покорить. Всё это кладбище старых вещей напомнило ему его нынешнюю жизнь, в которой он по большей части занимался исправлением чужих ошибок.

Руки начали быстро искать то, что ему могло понадобиться на предстоящем уроке. Он находил старые изогнутые пробирки, демонстрирующие всасывание воды корнями деревьев, – неизвестно когда сделанные и убранные в ветхие, полные соломы коробки. Он находил дутых пластмассовых инфузорий и эвглен, картинки животных и растений на магнитах, пыльные стеклышки для микроскопов, гербарии, макеты человеческих органов, старые плакаты и схемы.

Все это когда-то массово производилось в Городе Дождей для обучения школьников. Теперь Кирилл не знал ни одного завода, изготовляющего подобные вещи, – их заменили электронные пособия.

Но удивительно ещё и то, что все обучающие компоненты, которые можно потрогать руками, крайне интересны детям, а между тем большая часть предметов, десятками лет хранящихся в шкафу, похоже, никогда не использовалась по назначению.

Он устало вздохнул, влез на шатающийся стул и потянулся к верхней полке.

Озеров предполагал, что очередное отделение шкафа будет завалено хламом, но он никак не ожидал…

С сокрушительной силой ему на лицо, сорвавшись с петли, обрушилась деревянная тяжёлая дверца, которую он случайно отпустил.

В правом глазу сверкнула молния, потом мир окрасился в бордовые тона. Тупая боль сменилась взрывом с миллионом иголок внутри черепа.

Он слышал, как упала на пол оторванная дверца, но как сам оказался на полу – не заметил.

Только огнём обожгло спину, и глаз под закрытым веком словно стал пухнуть и наливаться.

Озеров опёрся на локти, затем неторопливо встал на колени, разводя в воздухе руками, словно не мог поймать равновесие, ослеплённый и беспомощный.

Где-то далеко, в другой вселенной, зазвенел звонок. Дверную ручку нетерпеливо задёргали.

Кирилл барахтался на болевых волнах, пытаясь побороть последствия шока. Запертая дверь, ведущая в кабинет, отделяла его от обычного мира, где смеялись и толкались школьники, где всё шло по своим законам джунглей.

Всего несколько минут назад он стоял перед классом, полный достоинства, и вёл урок. А теперь кружился по полу, как покалеченное насекомое.

Наконец он сделал над собой усилие и попытался успокоить колотящееся сердце. Холодный пот выступил на лбу и висках.

Левый глаз видел, но смутно, из-за того что слезился. Второй вовсе не открывался.

Молодой человек боялся прикоснуться к нему, удар показался таким сильным, что он ощущал, будто глазное яблоко деформировано.

Чем громче становились голоса за дверью, тем острее Кирилл чувствовал свою беспомощность.

Ему ещё нужно было время – двадцать или тридцать секунд, чтобы принять мысль, что он, возможно, ослеп на один глаз.

Озеров поднялся на ноги, и новый приступ боли заставил его опереться о стену. В правую глазницу будто засыпали горячие угли.

Он неловко споткнулся о лежащую на полу дверцу, которая, видимо, была плохо закреплена и висела только на одном винте все эти годы, пока никто её не трогал.

Голова гудела, правая часть лица пульсировала. Он отыскал в кармане платок и приложил к очагу боли.

Шатаясь, Кирилл дошёл до двери, вставил на ощупь ключ и повернул ручку. Ему пришлось отпрянуть назад, потому что лавина школьников стала вливаться в открытые двери с песнями, щебетом, криками и улюлюканьем. Смотрел ли кто на него или нет, он не видел, так как встал у доски и отвернулся. Он хотел бы выйти сразу, но толпа учеников не дала ему сделать этого, и теперь нужно было перед ними объясниться.

Собрав в себе остатки сил, он повернулся. Шум не убавился. Настроение у класса было отличное, и только несколько человек заметили неладное.

Стараясь говорить ровно, Кирилл обратился к ним, но адреналин заставил его кровь бушевать, голосовые связки сводило, и голос звучал хрипло.

Он сказал что-то о травме и о том, что урока сегодня не будет. Только шагнув к двери, он вспомнил, что сейчас третий урок – это значит, что перед ним стоит его собственный класс.

Мозг лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации: что делать? И куда идти? Кроме того, какая-то часть разума продолжала выполнять привычную работу: пока позволял видеть левый глаз, Кирилл с изумлением обнаружил, что лица некоторых учеников лишены всякого сочувствия и учитель с прижатым к лицу платком смешит их.

«Они не понимают, что я, как и они, могу чувствовать боль…» – осознал молодой