Было непривычно светло. Тусклый свет, как ни странно, обрадовал его – слишком давно Кирилл не выходил под открытое небо днём. Он медленно побрёл вдоль оживлённого проспекта.

Лекарство, вероятно, начало действовать, потому что теперь он даже мог сделать попытку приоткрыть опухшее веко. Но всё, что ему удалось увидеть, было сплошной стеной, окрашенной в густо-красный цвет.

Мысли потекли медленнее, и ему снова показалось, будто всё происходящее с ним – это обыкновенный сон.

До метро нужно было долго идти пешком. Когда боль начала утихать, Озеров почувствовал страшный голод. Он, как был с повязкой на глазу, зашёл в ближайшую закусочную и за считаные минуты уничтожил предложенный ему обед. Здесь, в помещении, было гораздо теплее, и он поднёс онемевшие пальцы к батарее.

Теперь нужно было решить, куда ехать. Сейчас он был слишком измотан, чтобы самостоятельно купить себе лекарства. Он хотел попросить Агату, но она всё ещё была на работе.

Поколебавшись, Кирилл позвонил сестре и матери, но никто не взял трубку. Временное облегчение заставило его подумать, что он вполне справится сам.

Потом Озеров снова вышел на улицу и, пройдя по морозу квартал, почувствовал вдруг, как от холода глаз начинает пульсировать и гореть огнём.

Ещё через мгновение боль стала такой нестерпимой, словно через голову его прошёл железный лом. Он схватился за лицо и согнулся пополам, стоя прямо посреди улицы.

Какая-то женщина подошла к нему и спросила, нужна ли ему помощь. Кирилл сначала ничего не мог ответить, затем отрицательно замотал головой, так как не понимал, чем она может помочь.

На мгновение Кириллу показалось, что Город Дождей необыкновенно огромен и ему никогда не добраться до дома.

Боль заставляла его молиться, и от молитвы становилось немного легче. Он упрямо прошёл ещё один квартал, потом упёрся спиной в стену дома и сполз вниз.

Почему-то он вспомнил, как Агата сказала ему в комнатке под лестницей:

«Ты попробовал на вкус, каково это – оказаться в ситуации, в которой ты больше ничего не можешь изменить, там, где наступает предел твоих возможностей и остаётся только глядеть, что усмотрел Бог».

«Нет, не попробовал, – ответил он ей мысленно. – Но теперь я знаю».

Какая-то скрытая пелена, которая защищала его от всех невзгод уверенностью, что всё ему под силу, вдруг рассеялась. Горячее забытое чувство детской беспомощности наполнило грудь.

Кирилл взял телефон. Замёрзшими пальцами набрал номер и произнёс глухо:

– Филипп, забери меня. Мне плохо.

– Где ты? – услышал он обеспокоенный голос брата. Голос человека, которого он знал с самого своего рождения.

Илья Кротов

Сколько мальчик ни пытался себя отвлечь, всё равно он думал о синяке, который красовался теперь на его левой щеке.

Ему старательно напоминал об этом Емеля Колбасов, который прицепился к нему от самой школы, как клещ, и допытывался, откуда у него новый фингал.

Последняя драка в раздевалке, когда Афанасьев кинул Илье в лицо половую тряпку, так и осталась в тайне от взрослых. Кротов хотел рассказать о ней Кириллу Петровичу, но с их классным случилась какая-то беда, и второй день учитель не приходил в школу.

Не то чтобы Илья покрывал своих обидчиков, просто ему казалось, что другие учителя обязательно расскажут о его жалобах всему свету и по миру разойдётся весть, что Кротов – известный стукач.

Из-за болезни Кирилла Петровича на экскурсию в ботанический сад их повела какая-то незнакомая учительница.

Как отряд маленьких солдат, два параллельных класса вышли из автобуса и направились по горбатому мостику к оранжерее.

От реки шёл такой холод, что Илья поглубже засунул нос в намотанный на лицо шарф.

Перед ними возник громадный стеклянный купол оранжереи ботанического сада.

– Однажды во время войны в крышу попал снаряд, – на ходу придумывал Колбасов, его пухлые щёки раскраснелись, как две свёклы, – учёные думали, что все растения погибнут, но они эволюционировали и прямо на морозе начали цвести!

Илья только нахмурился. Признаться, он совсем был не против компании Емели, пусть тот и несёт околесицу, но хотя бы никогда не станет швырять половой тряпкой в лицо.

К счастью, ни Афанасьева, ни Урбанского не было сегодня среди ребят – они вообще, к удовольствию мальчика, нечасто посещали экскурсии.

Дети вошли под прозрачный купол, и сразу стало теплее. Большой аквариум с тропическими рыбками украшал комнату ожидания. Раскидистые папоротники поднимались до самого потолка.

Краем глаза мальчик увидел Любу, которая на экскурсиях всегда держалась в стороне и слушала музыку в наушниках. А теперь ко всему прочему она постоянно носила зелёную шапку – и на улице, и в помещении.

Нервная пожилая женщина вышла им навстречу такой странной походкой, словно перекаталась на лошади. Когда она говорила, её левый глаз дёргался сам собою. Илья сразу понял, что она хочет поскорее провести экскурсию и избавиться от них.

– Мы посетим секцию тропиков. Не сходите с тропы и ни в коем случае ничего не трогайте руками, многие растения могут быть опасны. Никто не обгоняет меня и не отстаёт! Вас разделят на две группы. Не зеваем! Вперёд!

Они вошли во влажные зелёные коридоры, полные древовидных папоротников. С горшков, подвешенных к потолку, капала вода. Сразу пахну́ло свежестью. Ноги ступали по утоптанному песку.

Второй зал представлял собой пустыню, полную гигантских кактусов и кустов алоэ. Жаркий воздух обжигал ноздри. Опасные шипы торчали из зелёных мясистых лап, тянущихся к самому краю тропинки.

Но только когда они перешли в третий зал, самый высокий, где к потолку поднимались бананы и плодовые деревья, Илья вдруг понял, что всего на сорок минут им посчастливилось оказаться в настоящем маленьком лете. Взгляд приятно радовали салатовые и тёмно-зелёные россыпи листьев, мозаики из мелких ажурных пластинок, широкие шляпы магнолий. Буйство