Это открытие поразило его чуть ли не сильнее, чем удар углом падающей дверцы в открытый глаз, потому что оно било в душу.

Он вышел из класса и стал спускаться по лестнице, с трудом минуя опаздывающих на уроки ребят, снующих перед ним.

Маргарита Генриховна была в своём кабинете одна. Увидев Озерова, она удивлённо поднялась с места.

Сложнее всего Кириллу дались объяснения.

Она расспрашивала его о случившемся, как будто они не торопясь завтракали на фазенде. Тот факт, что у него отменяется урок, кажется, обеспокоил её больше, чем его состояние.

В её голосе читалось некоторое недоверие, словно Кирилл был школьником, решившим прогулять под видом мнимого больного.

Но когда новый приступ боли перекосил его лицо, завуч, кажется, поверила коллеге и взволнованно заговорила:

– Вы должны немедленно поехать на улицу Окулистов, дом десять. Там ближайшее в Городе Дождей отделение травмы глаз.

– Сколько туда ехать?

– Около часа.

Она начала объяснять, какие автобусы туда ходят, какого они цвета и где останавливаются, но Кирилл почти ничего не запомнил.

У дверей она остановила его:

– Пожалуйста, не говорите в «травме», что вы поранились в нашей гимназии. Скажите, что ударились дома.

Озеров никак не прокомментировал её просьбу – не потому, что не хотел, а потому, что говорить было тяжело.

Когда он вышел на улицу, от свежего воздуха ему на мгновение стало легче. Но сильный мороз скоро заставил сосуды травмированного глаза сузиться, и Кириллу пришлось крепче стиснуть зубы.

Он шёл как во сне, постоянно вытирая льющиеся сами собой слёзы. Сердце не утихало, и его продолжало лихорадить.

Возле метро он попытался вспомнить номера автобусов, но, бросив эту затею, взял первое попавшееся такси.

Дорога показалась Кириллу невероятно длинной, играло радио с одинаковыми песнями, водитель, часами ожидавший клиента на морозе, обрадованный возможности поговорить, рассказывал про своего друга, которому на заводе попала в глаз металлическая стружка. Озерову было уже всё равно, лишь бы не пришлось отвечать. Глаз начал опухать, и стало казаться, будто ему тесно под веком. Каждый раз, моргая, Кирилл чувствовал место удара в виде неровного треугольника на роговице.

«Только бы я мог снова видеть…»

Когда они уже подъезжали, Озерову позвонили.

Он узнал голос секретаря, Светланы:

– Кирилл Петрович, вы уже доехали до врача?

– Ещё нет.

– Пожалуйста, не говорите в травмпункте, что это приключилось с вами в школе. Иначе мы задохнёмся от проверок.

– Хорошо, – выдавил он из себя, внутренне возмутившись.

«Оставьте меня в покое».

Он вышел на оживлённую улицу и нашёл двухэтажное здание старой больницы. Теперь мир мелькал перед ним, как кинокадры. Он видел его обрывками и снова смыкал веки.

В вестибюле всё было в белой пыли. Плёнка свисала со стен. Двое рабочих орудовали шпателями, и ремонт шёл, несмотря на то что по лестнице в медицинский кабинет поднимались люди.

Озеров прошёл почти на ощупь, щуря здоровый глаз.

Он отстоял очередь, надеясь, что это последнее препятствие, отделяющее его от врачей. Мельком он успевал видеть пациентов с повязками или держащих, как и он, у глаз платки. Удивительно было, что в Городе Дождей так много людей раньше ли, позже или одновременно с ним пострадали в результате несчастного случая.

Словно издеваясь, ему выдали анкету. Он нащупал ручку на пружинке и с большим трудом заполнил графы.

Когда Кирилл входил в медицинский кабинет, навстречу ему, держа у лица окровавленный бинт, с мычанием вывалился из дверей огромный бородатый мужик, от которого разило спиртом.

Озеров отклонился в сторону и медленно вошёл в залитую тусклым светом, пахнущую хлоркой процедурную.

Во время обследования свет в установке вызывал страшную боль в повреждённом глазу – Кирилл словно оказался где-то далеко. Всё, о чём он думал, – это о врачах и медсёстрах, работающих здесь. Думал о том, что, пожалуй, есть работа куда хуже, чем у него.

Они делали своё дело быстро, как на конвейере. Больные были для них только очередным препятствием, которое предстояло преодолеть, пока не закончится смена. Они не говорили с ним, их пальцы словно изучали безжизненный манекен. Озеров не обижался на то, что им по сути всё равно, сможет он видеть или нет, но про себя надеялся, что в школе они учили биологию.

– Стекловидное тело цело. Сетчатка не задета. Про хрусталик сложно сказать, пока не спадёт отёк. Повезло, что предмет не острый.

На одном из уроков Кирилл рассказывал о строении глаза своим ученикам. Он знал, как работает орган зрения и как мозг воспринимает картину мира. Но слова врача сейчас не отвечали на главный вопрос: сможет ли он видеть?

Он попытался спросить об этом, но ему только пообещали длительный период восстановления. Выписали рецепт на капли, которые необходимо закапывать, и прописали полный покой.

В кабинете царила строгость, врачи были угрюмы и сосредоточены на работе. Только медсестра говорила ему что-то утешительное, когда перевязывала, – Озеров едва успел расслышать по акценту, что она не местная и, наверное, приехала в Город Дождей недавно.

Озеров вышел из больницы таким же, как пришёл, – не имея ценных сведений, изменится ли его жизнь после травмы. Жидкость, которую ему закапали в глаз, приятно холодила веки и притупляла боль.

Странные обстоятельства заставили Озерова оказаться посреди рабочего дня, а не когда уже спустилась ночь, в центре Города Дождей.

Раньше он так часто бродил по городу, имея вагон времени, а теперь удивлялся, что не нужно никуда бежать. Он стоял у стен больницы, стараясь окончательно успокоиться и решить, что делать дальше. Мимо по тесному тротуару шли люди, спеша по своим делам и не замечая его.