В тюрьме горел свет во всех окнах – Фатах с Белашем четковыполнили приказ, разбудив всех. Меншиков вошел в вестибюль и заорал что быломочи:

– Вых-хади!

Захлопали двери, люди выскакивали на лестницу, бежали вниз.Показался Белаш, увлекавший за собой обоих «желтоволосых», – те удивленноозирались, но не сопротивлялись.

– Никого не осталось? – крикнул Меншиков.

– Никого, – отозвался сверху Фатах.

– Внимание! – Голос Меншикова легко перекрыл тихийрадостный гомон. – Все во двор, в колонну по двое! Держать строй, нерассыпаться! Фатах – замыкающий! Марш!

Он выскочил во двор и выстрелил в ненавистную стену – спротивоположной от купола стороны. Взлетел сноп голубых искр, люди парамипробегали мимо спасателя, ныряли в проем с разлохмаченными, еще дымящимисякраями. Меншиков считал бегущих: восемь… двенадцать… двадцать… ага, Лихов какмиленький чешет… Белаш со своими подопечными… Фатах… все!

В небе светили крупные яркие звезды. Люди бежали поинопланетному редколесью, и это было как во сне, когда сбываются все желания иневесомое тело летит над землей, словно дым костра. Бластер вывалился из-запояса, Меншиков поймал его на лету и держал теперь в руке.

Люк «Босфора» был распахнут настежь, подошвы гремели попандусу, кто-то споткнулся, его поймали за шиворот и втащили в люк.

– Le train part a Lausanne! Asseyz vous, mesdames,mes-siers![3] – озорно рявкнул Меншиков, вспомнив фразу изстаринного романа. – Фатах, ко мне! Уходите на форсаже, штурмансориентирован!

– А вы?

– Да господи, я следом! Скор…

Слова застряли у него в горле. Эллипс холодного белого светанакрыл площадку, как сачок, высветил испуганное лицо Фатаха, от ставшихугольно-черными кораблей потянулись длинные тени, и Меншиков увидел двенепропорционально длиннорукие фигуры – они стояли на границе света и тьмы,спиной к прожектору. Один из них медленно поднял лампу со знакомым рефлектором,но сверкнула сиреневая молния, яркая даже в ослепительном белом свете, и там,где только что стояли «остроухие», взвилось облачко пара. Закрыв лицорастопыренной ладонью, Меншиков выстрелил по прожектору, в центр белогогорнила, и снова упала темнота. Сзади бухнул люк, в спину толкнул порывхолодного ветра – громадина «Босфор» бесшумно, как сова, вертикально ушел вночное небо.

Неизвестно, как «остроухие» узнали о побеге, но они узнали,и времени на раздумья не оставалось. К аппаратуре, способной стаскивать смежзвездных трасс космические левиафаны, следовало отнестись со всейсерьезностью, мощности бластера здесь, безусловно, не хватило бы, и Меншиковблагословил настойчивость Роксборо, добившегося для него и вещей посерьезнеелучевого оружия. Сколько трудов ему стоило уговорить и физиков, и КонтрольныйСовет, спасибо, Сай, ты замечательный…

Кривя губы в судорожной улыбке, Меншиков потянул извнутреннего кармана куртки массивный продолговатый предмет, сорвалпредохранители. Зажмурился – никому, кроме немногих экспериментаторов, неприходилось наблюдать действие потока антипротонов.

Высоко в черном ночном небе вспыхнуло белое сияние,пронизанное синими зигзагами, вспыхнуло и погасло – «Босфор» ушел вгиперпространство. Пуговица, вспомнил Меншиков, лихорадочно щелкаяпереключателями, вспомнил и похолодел. Пуговица с куртки Ле Медека,единственное, что осталось от Алена… Она там, в камере, в кармане старой,разорванной рубашки, а наши железные традиции гласят, что… Дьявол, неужели эташтука так и не сработает?

И тут излучатель сработал. Грохнуло так, словно небо раскололосьи рушилось теперь на планету, дробясь и рассыпаясь. На месте купола взметнулсяисполинский гейзер огня, окутанный клубящимся дымом, взрывная волна сорвалакроны деревьев, и они диковинными птицами мелькнули над площадкой. Меншиковаподняло в воздух, перевернуло и швырнуло о борт ближайшего звездолета. Что-томерзко хрустнуло в боку, и он успел подумать: неужели все?

Нет. Он и сознания не потерял. Едва успев вскочить, понессяк тюрьме, превозмогая колючую разлапистую боль в боку. Он хорошо сделал своедело и решил, что теперь имеет право соблюсти традиции: если от погибшего Дингоосталась хоть горсточка праха, хоть кусок ткани, хоть пуговица – их нужнодоставить на Землю. Причудой эту традицию считают лишь люди посторонние. Людиспасены, и теперь он рискует собой одним…

Он нырнул в пролом, загрохотал по лестнице, боясь, чтопотеряет сознание, – голова раскалывалась, тело рвали на куски невидимыеклещи. Ночь, пустое здание инопланетной тюрьмы, гул шагов – дикийсюрреалистический сон, только вот проснуться нельзя… Он схватил с пола обрывкирубашки, нашел заветную пуговицу, спрятал ее в карман, застегнул карман ипомчался назад. Обернувшись в проеме, выстрелил по опустевшей тюрьме – гореть,так всему…

Меншиков бежал по пылающему лесу. Наперерез с истошнымвизгом промчались какие-то мохнатые клубки. На месте купола буйствовало пламя,огненный поток расползался с холма, и пылающие деревья оседали в него, словнопоставленные на раскаленную сковородку свечи. Пук горящих веток рухнул наспину, как давеча зверь, Меншиков упал и катался по земле, сбивая пламя. Простоудивительно, что эти сырые на вид деревья так яро горели…

Сбил пламя, вскочил и побежал, перепрыгивая через ручейкиогня, передовые струйки огненного потока, величаво и грозно растекавшегося поплощадке. Крайние корабли стояли уже в огне. Жар стягивал кожу. На одномзвездолете автоматически включилась внешняя защитная система, и туманные облакапены пытались оттолкнуть наступающий огонь.

Меншиков с маху угодил ногой в пламя и не почувствовал боли.Мохнатый клубок, ничего уже не соображая от страха, влетел в люк «Байкала» искорчился в углу. Не обращая на него внимания, Меншиков запер люк – шею таксвело болью, что хотелось выгнуться колесом назад, – упал в кресло, неглядя надавил клавиши обожженными пальцами. Глянул на широкий обзорный экран.

Такой эта планета и осталась в памяти Меншикова – повсюдудымное пламя, неправдоподобно четкие силуэты деревьев на его фоне, пылающиекроны. И вереница светящихся дисков, промчавшихся к тому месту, где стоялкупол, а сейчас не было ничего, кроме огня…

Взвыли датчики, возмущенные учиняемым над агрегатаминасилием, – корабль входил в гиперпространство на глай-форсаже, сработающими стартовыми агитгравами, с разгона. На такое решались висключительных случаях, но Меншиков боялся, что не успеет, потеряет сознание. Уего железной выносливости были свои пределы.

На обзорном экране синело небо и белели мохнатые разводыоблаков. «Байкал» добросовестно доставил его ко второй планете Альфы Каравеллыи сейчас барражировал в стратосфере, ожидая новых приказаний. Павел Меншиков покличке Локомотив вновь доказал, что он всегда возвращается.