Он уже вошел в роль, спрятавшись под маской «свой в доску, душа нараспашку». Статику снимать смысла не было, поэтому я взял камеру и начал делать телерепортаж, обходя вслед за мистером Эмблером вокруг фургона.

— Вот здесь, — привстав на хлипкую металлическую подножку, он похлопал по никелированному поручню на крыше, — у нас багажник. А вот тут сливной бак. Вмещает тридцать галлонов, имеется электронасос, который можно подключать к любому канализационному люку. Опорожняется за пять минут, и руки не надо пачкать. — Он продемонстрировал свои пухлые розовые ладони. — Бак для воды, — продолжал старик, погладив другой серебристый резервуар. — Входит сорок галлонов, нам на двоих — просто залейся. Объем внутреннего салона — сто пятьдесят кубических футов, высота потолка — шесть футов четыре дюйма. Даже вы в полный рост встанете.

Он устроил мне полноценную экскурсию. Держался непринужденно, только что по плечу не хлопал, но завидев заползающий по диагонали на стоянку старенький натужно пыхтящий «фольксваген-жук», явно вздохнул с облегчением. Наверное, тоже не чаял уже увидеть посетителей.

Из «жука» высыпала семейка японских туристов: черноволосая женщина с короткой стрижкой, мужчина в шортах, двое детей. У одного на поводке крутился хорек.

— Дальше я сам, а то у вас посетители, — сказал я.

Закрыв камеру в машине, я прихватил «Никон» и направился к зоопарку. Взял широкоугольником зоопарковую вывеску для Рамирес. Так и вижу подпись под картинкой: «Пусто в старом зоопарке. Не слышно больше львиного рыка, трубного гласа слонов и задорного детского смеха. Зоопарк в Финиксе оказался последним в своем роде — однако сегодня прямо у его ворот можно увидеть еще одного последнего представителя вымирающего вида. Читайте на странице десять». Может, и впрямь отдать все айзенштадтам и компьютерам?

Я прошел внутрь. Давно здесь не был. В конце восьмидесятых вокруг зоопарков разгорелся скандал. Я тогда только фотографировал, а текст писали другие, поскольку корреспондентов еще не додумались отменить. Отснял несчастные вольеры и нового директора, который и устроил весь сыр-бор, перечислив средства, выделенные на ремонт зоопарка, в фонд дикой природы.

«Я отказываюсь тратить деньги на клетки, когда через несколько лет нам некого будет в них держать. Волк, калифорнийский кондор, медведь гризли — все они под угрозой скорого вымирания, поэтому наша задача — спасти их, а не строить тюрьмы поуютнее для последних остающихся в живых».

Тогда Общество объявило его паникером, в очередной раз демонстрируя, как легко в нашем мире все переворачивается с ног на голову. Вообще-то паникером он и был, кем же еще? Гризли сейчас — главная приманка для туристов в Колорадо, а на расплодившегося в Техасе американского журавля уже собираются вводить ограниченный отстрел.

В результате шумихи зоопарк прекратил существование, а животных отправили в еще более благоустроенную тюрьму в Сан-Сити — шестнадцать акров саванны для зебр и львов, а для полярных медведей каждый день свежий искусственный снег.

Впрочем, и здесь клеток как таковых не было, директор лукавил. Бывший загон для капибары, первый же вольер за воротами, представлял собой небольшую лужайку, огороженную низкой каменной стенкой. Сейчас посреди загона гнездилось семейство луговых собачек.

Я вернулся к воротам и посмотрел, как там «виннебаго». Фургон окружила семья туристов: отец, наклонившись, заглядывал под днище, а кто-то из детей повис на задней лестнице. Хорек принюхивался к тщательно вымытому Джейком Эмблером переднему колесу, явно собираясь задрать ножку — если хорьки тоже так делают. Мальчик дернул его за поводок, а потом подхватил на руки. Мать что-то сказала сыну. Нос у нее был обгоревший.

У Кейти тогда тоже нос обгорел на солнце. Она намазала его белым кремом по примеру горнолыжников. На ней была парка, джинсы и неуклюжие бело-розовые сапоги-луноходы, в которых она еле бежала, но все равно примчалась к Аберфану, опередив меня. Я оттолкнул ее и повалился рядом с ним на колени.

— Я его сбила… — повторяла она в полном замешательстве. — Я сбила собаку.

— Садитесь в джип, быстрее! — проорал я и, стянув свитер, начал заворачивать в него пса. — Надо к ветеринару.

— Он умер? — Лицо у Кейти по цвету не отличалось от белого крема на носу.

— Нет! — крикнул я. — Он жив!

Туристка обернулась и, приставив руку козырьком ко лбу, посмотрела на зоопарк. При виде фотоаппарата она тут же опустила руку и улыбнулась невозможной улыбкой в тридцать два зуба. Тяжело с людьми, привыкшими к публичным выступлениям, но и остальные даже при моментальном снимке все равно ухитряются закрыться — причем дело не только в фальшивой улыбке. Как будто фотоаппарат и впрямь, по древнему поверью, крадет у человека душу.

Я притворился, что сделал кадр, и опустил фотоаппарат. Напротив ворот директор зоопарка разместил ряд похожих на надгробия информационных щитов — по одному на каждый вымирающий вид. Щиты укутали в пленку, но это их не спасло. Я смахнул пыль с ближайшего. «Canis latrans, — гласила надпись, после которой шли две зеленые звездочки. — Койот. Дикая североамериканская собака. В природе популяция практически полностью истреблена фермерами, видевшими в койотах угрозу для рогатого скота и овец». Под текстом помещалась фотография сидящего на земле облезлого койота и разъяснение по поводу звездочек. Синий цвет — вымирающий вид. Желтый — под угрозой среда обитания вида. Красный — исчезнувший вид.

После смерти Миши я приехал сюда снимать динго, койотов и волков, но в зоопарке уже начался переезд, поэтому съемка не получилась, да и все равно толку бы не вышло. Выцветший до зеленовато-желтого оттенка койот смотрел с фотографии когда-то желтыми, а теперь совершенно побелевшими глазами с тем же бесстрастным добродушием, что и Джейк Эмблер, состроивший съемочное лицо.

Туристка, стоя возле «жука», загоняла детей внутрь. Мистер Эмблер проводил отца семейства до машины, покачивая блестящей лысой макушкой, тот о чем-то еще порасспрашивал, облокотившись на открытую дверь, потом сел за руль, и посетители укатили. Я спустился к фургону.

Если мистер Эмблер и беспокоился, что гости пробыли всего десять минут, а о деньгах (насколько я мог видеть) даже речь не шла, на его лице это никак не отразилось. Подведя меня к дальнему борту фургона, он показал на выстроившуюся вдоль длинного луча буквы «W» коллекцию наклеек.

— Это штаты, в которых мы побывали. — Он ткнул в крайнюю спереди. — Все штаты Америки, плюс Канада и Мексика. Последним была Невада.

Вблизи я без труда разглядел, что под красным лучом прячется замазанное изначальное название фургона. Слишком тусклая краска, не заводская. Надпись «общедорожный автомобиль» Эмблеры прикрыли выжженной по дереву табличкой «Странствующие странники».

Мистер Эмблер показал на примостившуюся рядом с дверью наклейку для бампера с обнаженной танцовщицей и подписью: «В Вегасе мне улыбнулась фортуна».

— Мы не могли найти наклейку с Невадой. Наверное, таких больше не делают. А еще знаете что перестали делать? Чехлы на руль. Знаете, чтобы не обжигаться, когда руль раскаляется на солнцепеке.