Вель с Любомиром несли дозор подле теремного дворца – оба теперь были почётными витязями царской стражи.

– Я думал, после нашего странствия в Неяви, ты уже не будешь из-за неё страдать, – покачал головой Любомир.

– Я тоже так думал, – признался Вель. – Но когда увидел её вновь…

– Да ты вообще слышал, что о Мирославе дворовые говорят? – перебил друга Любомир. – Она Драгославу отдалась! И душой, и телом.

Вель остановился и хмуро посмотрел на богатыря.

– Я знаю, – кивнул. – Мне не важно – она не была моей наречённой, она даже не смотрела меня. Если бы я сам не увлёк её на том празднике, ничего бы этого не было.

– Так тебя мучает совесть? – догадался Любомир. – Думаешь, это ты во всём виноват? – нахмурился богатырь. – Я много лет винил себя в смерти брата. Но в Нижнем Мире я понял – кроме нашей воли есть куда более могущественные силы, которые порой действуют через нас. И если мы думаем, что могли поступить иначе – мы ошибаемся, ибо кроме Нити Судьбы каждого из нас Макошь прядёт Судьбу всего мира, в которой наши Нити пересекаются только ей ведомым узором.

Вель некоторое время внимательно смотрел на серьёзного Любомира и, не выдержав, рассмеялся:

– Кажется, об этом тебе лучше поговорить со Светозаром!

* * *

– Идём со мной? – мягко спросил Вель, протягивая руку. Свежий ветер развевал его чёрные волосы. По высокому небу плыли пушистые облака; ноги утопали в сочной траве, что искрилась в ярком полуденном свете.

Мирослава не спешила протягивать ладонь в ответ.

– Ты забыла меня, – разочарованно вздохнул Вель и опустил руку.

– Значит, такова воля Богов, – ответила Мирослава, но Вель отрицательно покачал головой.

– Ты и сестру забыла, и родных, – проговорил он печально.

– Почему? – непонимающе спросила Мирослава.

– Потому что ты пошла за серебряной Песнью. Ты ушла из мира. – Вель нахмурился. – Теперь тебе придётся следовать Судьбе.

– Судьбе? – тихо переспросила Мирослава и почувствовала, как сжалось сердце.

– Пока не встретишь того, кто тоже слышит Песнь, – тихо ответил Вель и, внимательно посмотрев Мирославе в глаза, добавил: – Тогда вернуться сможешь. – Вель развернулся и пошёл в поле, что простиралось до самого горизонта.

Мирослава смотрела ему вслед, видела, как он идёт среди безбрежного моря травы, пока его фигура не превратилась в свет. И от этого света повеяло такой тоской, что налетел студёный ветер. Мирослава оглянулась: солнце скрылось за облаками, и внук Стрибога летал над бесконечным полем, качая тёмную траву. Трава шелестела, и в шелесте этом слышалась древняя как мир мелодия. Едва различимая, но такая прекрасная, что щемило сердце и хотелось плакать. Песнь складывалась в искусный, до боли знакомый, сияющий серебром узор. Мирослава старалась вспомнить, откуда она знает оплётшее мир кружево… Будто бы всегда знала. Будто бы не раз его уже видáла… Внезапное озарение было подобно вспышке света: в ажурных всполохах сокрыта сила Света, что пронизывала всё бытие, Сила, что, подобно живой воде, струилась по ветвям Мирового Древа, наполняя жизнью бесчисленные миры его кроны; Сила, именем которой сварогины и называли свой мир… И эта Сила была повсюду, и Она была подвластна каждому.

Мирослава заворожённо смотрела на искрящееся кружево Света – оно заполняло собой весь мир, оно и было миром. От увиденного захватывало дух. Серебряный узор был живым: он дышал, светился, переливался, мерцал… и затихал. Будто тёмное неясное нечто рушило прекрасную Песнь Света: сплеталось с ней, разрывало её, овевало холодом и смертной тоской. А там, где серебряных узоров не осталось, можно было видеть могучий Солнцеград и Бессмертного царя, стоявшего подле престолов северной страны.

– Я могу сделать тебя бессмертной. – Драгослав улыбнулся и взял волхву за руку. – За то, что ты спасла Сваргорею, любовь моя.

Мирослава, не в силах сдержать улыбки, кивнула.

– Мы будем править Светом вечно. – Драгослав повёл Мирославу к престолам.

Яркий утренний свет заливал престольный зал, преломляясь сквозь стёкла мозаичных окон, играл на расписанных золотом стенах, струился по колоннам, отражался от инкрустации тронов и терялся в тени могучих капиев, что стояли за царским местом.

Драгослав, не опуская руки Мирославы, взошёл по ступеням и опустился на трон. После заняла свой престол и Мирослава: волхва гордо расправила плечи и оглядела престольный зал, что медленно наполнялся водой.

– А где люди? – нахмурилась Мирослава, не понимая, почему зал всё ещё пуст.

Драгослав крепко взял её за руку, и волхва посмотрела на царя.

– Подданные скоро придут. Нам надо подождать.

Слова царя смутили волхву, но Мирослава покорно кивнула и вновь перевела взор на прибывающую воду, от которой отражался лившейся из окон свет, играя бликами и разливаясь по престольному залу.

– Откуда столько воды? – Мирослава вдруг поняла, что воды в царском тереме быть не может.

– Какой воды? – удивился Драгослав и ещё крепче сжал руку волхвы.

Мирослава испуганно взглянула на спокойного царя, вскочила с трона, попыталась вырваться, но ничего не получилось: Бессмертный, холодно смотря на неё, мёртвой хваткой держал её ладонь.

– Что ты делаешь?! – возмутилась волхва, пытаясь вырваться. – Отпусти!

Драгослав хищно улыбнулся. Вода прибывала.

– Ты, видимо, забыла, что клятву дала, волхва, – прошептал царь булькающим голосом, и Мирослава заледенела: вода коснулась её стоп. Лик Драгослава сделался чужим: сквозь черты лица царя проступал облик мёртвой болотной нави. – Топь никогда не отпускает. Никогда.

Мирослава не успела даже крикнуть: ледяной холод затмил мир и разрезал грудь острой невыносимой болью.

Вода в полынье святого озера сомкнулась над головой волхвы под светом звёзд и затянулась коркой льда.

Через много лет, когда история о Бессмертном превратится в сказку, легенда о Яге будет ещё жива. Как и дева, что будет вечно ждать в сердце Тайги того, кто никогда к ней не придёт.

* * *

В Сестринском Свагоборе Мирославы хватились не сразу – волхва почти всё время проводила в своей келье, никуда не выходила. Мать Славера велела искать пропавшую везде и передать весть в царский терем, но Мирославу так и не нашли.

Весть об исчезновении Мирославы опечалила Веля, но в то же время принесла с собой неясное чувство – будто случившееся освободило от некого бремени, данного Богами, и теперь история, начавшаяся на празднике Весны, наконец закончилась.

Вель даже согласился остаться в Солнцеграде, как и советовал ему Любомир.

Светозар же решил покинуть столицу вместе с колосаями, дабы вернуться в Йолк и узнать судьбу лесного народа – теперь сын Леса чувствовал, что его время пришло: он видел коронацию Веслава, мир с Югом заключён, и Василиса счастлива.