без опаски переступил порог. И здесь ничего… Наверное, раньше эта комната служила чем-то вроде второго склада, а после ее забросили, причем довольно давно: вон как растрескались дощатые стены под чешуей облупившейся краски. Возможно, до Несчастья ассортимент бакалейной лавки был гораздо богаче, да и торговля шла поживее, а теперь в этой комнате просто отпала надобность?

Обойдя комнату, Худ посветил фонариком в потолок, направил луч под ноги. Пыль, дохлые мухи, погребенные здесь невесть с каких пор… но нет, вот и пара живых, еле ползущих куда-то из последних сил!

– Вспомните, – пояснил полицейский капитан, – проем замуровали совсем недавно, не более трех дней назад. По крайней мере, стену уж точно красили буквально только что.

– Мухи, – поправил его Худ. – Мухи сдохнуть еще не успели, а стало быть, ни о каких трех днях и речи не может быть. Вероятнее всего, комнату замуровали не далее как вчера.

«Вот только для чего же ее использовали?»

Худ повернулся к старому греку, вошедшему в комнату следом за ними. Напряжен, бледен, взгляд бегает из стороны в сторону, густые брови сдвинуты к переносице…

«Пройдоха первостатейный, – подумал Худ. – Из него мы много не выжмем».

Лучи фонарей в руках полицейских выхватили из темноты грубой работы шкаф, возвышавшийся в дальнем углу заброшенного склада. Сколоченные из неструганых досок полки тоже оказались пусты. Следом за полицейскими к шкафу подошел и Худ.

– О’кей, – сглотнув, просипел старый грек, – так и быть, признаю. Виноват. Мы тут джином без лицензий, из-под полы торговали. На этом складе хранили запас. А теперь боязно стало. Вы же, центавриане… – Осекшись, он в страхе оглядел полицейских. – Вы же не то что наши местные боссы. Их-то мы знаем как облупленных, и они нас понимают, а вы… С вами небось не столкуешься, но на жизнь-то зарабатывать надо!

Умолкнув, грек-лавочник развел руками, с мольбой уставился на Худа, однако тот даже не взглянул в его сторону. Из-за шкафа торчало самым краешком что-то белое, вроде листка бумаги. Едва различимый, завалившийся за шкаф листок вполне мог бы остаться никем не замеченным – особенно если бы успел провалиться еще чуточку глубже, но Худ этого не допустил. Ухватив бумагу за уголок, он осторожно извлек ее из щели, вытянул наружу, на свет.

Старый грек, невольно вздрогнув, втянул голову в плечи.

Листок оказался фотографическим портретом грузного, довольно пожилых лет человека с вислыми щеками, заросшими темными, шероховатыми зачатками бороды. Облаченный в нечто вроде мундира, толстяк гневно нахмурился, решительно стиснул зубы. Совсем недавно его портрет висел на стене, а приходившие сюда люди глядели на него, отдавали дань его памяти. Кто он, Худ понял сразу. То был сам Бенни Чемоли на пике политической карьеры, вождь, пронзавший собиравшихся здесь приверженцев пламенным, суровым взглядом.

Вот ты, значит, каков…

Неудивительно, что «Таймс» забила тревогу!

Худ поднял портрет повыше и развернул к греку-лавочнику.

– Скажите, знакомо вам это фото?

– Нет… нет, – пролепетал старый грек, вытирая испарину на лбу огромным красным платком. – В первый раз вижу.

Однако портрет ему, очевидно, был прекрасно знаком.

– Вы из сторонников Чемоли, так? – продолжал Худ.

Грек не ответил ни слова.

– Забирайте его, – велел Худ полицейскому капитану. – Забирайте, и летим назад.

Оставив портрет при себе, он направился к выходу.

«Выходит, все это не просто фантазии “Таймс”, – подумал Худ, выложив фотоснимок на стол. – Теперь-то мы знаем, в чем правда. Бенни Чемоли – фигура отнюдь не вымышленная. Всего двадцать четыре часа тому назад его портрет висел на стене того самого склада, у всех на виду, и висел бы там же сию минуту, если бы не прибытие ЦАРГ. Мы их спугнули. Землянам есть что скрывать от нас, и они не сидят сложа руки, действуют, оперативно заметают следы. Счастье, если нам удастся…»

– Выходит, бакалейная лавка на Бликмэн-стрит действительно служила им местом сборищ, – прервав ход его мыслей, заговорила Джоан. – Газета оказалась права.

– Да, – подтвердил Худ.

– Но где же он теперь?

«Хотелось бы знать», – подумал Худ.

– Дитрих этот портрет уже видел?

– Нет еще, – ответил он.

– Он развязал войну, – задумчиво проговорила Джоан, – и Дитрих наверняка выведет его на чистую воду.

– В одиночку, – заметил Худ, – войну не развязать никому.

– Однако усилий к этому он приложил немало, – возразила Джоан. – Поэтому местные и бросились уничтожать все следы его существования.

Худ согласно кивнул.

– Если бы не «Таймс», – продолжала его жена, – мы, наверное, даже не заподозрили бы, что до войны на Земле существовал политик по имени Бенни Чемоли. Мы перед этой газетой в неоплатном долгу. Местные либо забыли о ней, либо не смогли до нее добраться. Очевидно, спешили так, что даже за десять лет всего не учли. Полностью ликвидировать следы глобального политического движения, особенно если его глава в финальной стадии сумел захватить абсолютную власть, задача нелегкая.

– Невыполнимая, – поправил ее Худ.

«Замурованный склад в задней части бакалейной лавки старого грека… и этого оказалось довольно, чтобы выяснить все необходимое. Теперь дело за подчиненными Дитриха. Если Чемоли жив, его со временем отыщут, а если мертв… ну, насколько я знаю Дитриха, убедить его в этом будет непросто, и до тех пор он поисков не оставит».

– Одно во всем этом хорошо, – рассуждала Джоан. – Множество ни в чем не повинных людей избавлены от подозрений. Дитриху уже не до них, он Чемоли займется вплотную.

«Вот именно», – подумал Худ.

В этом и состояло самое главное. Теперь центаврианской полиции хлопот хватит надолго, а всем остальным, включая сюда и ЦАРГ с амбициозной программой рекультивации, это только на пользу.

«Пожалуй, если бы Бенни Чемоли не существовало, – внезапно подумалось Худу, – его поневоле пришлось бы выдумать».

Странная мысль… интересно, с чего она вдруг пришла в голову?

Изрядно удивленный, Худ вновь пригляделся к портрету, стараясь по внешности составить как можно более полное впечатление о человеке в целом. Вот, скажем, голос, манера разговора… не дорвался ли Чемоли до власти при помощи зажигательных речей, подобно бесчисленным демагогам прошлого? А письменные труды? Возможно, образчики где-нибудь да найдутся. Возможно, отыщутся даже пленки со звуковыми записями его выступлений, его подлинного голоса… а может, чем черт не шутит, где-нибудь сохранились и видеозаписи? Да, да, рано ли, поздно, но на свет все это выплывет, вопрос лишь во времени…

«И тогда мы сможем испытать на себе, почувствовать, каково это – жить в тени подобного человека», – мысленно подытожил Худ.

На столе зажужжал аппарат прямой связи со штаб-квартирой полиции, и Худ, прервав размышления, поднес к уху трубку.

– Работаем с греком, – сообщил Дитрих. – Под спецпрепаратами он сделал ряд признаний. Возможно, его