Летом 1582 г. туда отправилось посольство Федора Писемского. Но вовсе не для того, чтобы заключать союз и сватать Мэри Гастингс. Оно должно было только провести переговоры о союзе, а невесту «посмотреть», разузнать о ней, взять ее портрет [763]. Кстати, сама миссия Писемского служит доказательством, что Якоби приехал в Россию с официальными полномочиями от королевы. И предложения от нее передал официально. Снаряжать посольство на основании каких-то случайных высказываний врача было совершенно нелепо, это противоречило требованиям дипломатического этикета. Об этом свидетельствует и другой факт, не менее красноречивый: Елизавета заранее знала, с какой целью едут царские посолы [763].

Но когда Писемский и его товарищи добрались до Лондона, случилась накладка. В Англии разразилась эпидемия оспы. В Европе это было обычным явлением, оспа наведывалась через каждые 5–10 лет. Однако среди заболевших оказалась Мэри Гастингс. Между прочим, очень сомнительно, что она была редкой красавицей и завидной невестой. Ей было уже 30, а по британским законам девушек выдавали замуж с 12 лет. Очевидно, Мэри имела какие-то изъяны, из-за чего засиделась в девках. И тут добавилась еще оспа, основательно подпортила ее лицо.

Но и позиция русских выглядит однозначной. Царь искал предлог отказать британцам, но хитро, чтобы вина лежала на них самих. О союзе вопрос был поставлен ребром — он должен быть таким, чтобы «иметь одних приятелей и неприятелей, вместе воевать и мириться». Поэтому британцам предложили ответить, какую конкретную помощь они готовы предоставить против Польши, если не войсками, то деньгами. Министры Елизаветы опешили. Указывали, что с Польшей царь уже помирился. Им же требовался такой союз, чтобы их самих ни к чему не обязывал, а только Россию. Настойчиво переводили переговоры в другое русло — чтобы в рамках союза освободить своих купцов от пошлин в России, предоставить им исключительное право торговать не только через Белое море, но и на Печоре, даже на Оби. Но Писемский твердо держался данных ему инструкций. Претензии на дополнительные привилегии отводил, а насчет Польши пояснял — она остается врагом России. Государю виднее, когда с ней мириться, а когда воевать.

Между прочим, мы можем наглядно судить, какой именно союз хотела навязать Ивану Грозному Англия. Как раз перед этим, в 1580 г., она заключила договор с Османской империей. Не взяв на себя никаких обязательств, за чисто декларативную «дружбу» получила освобождение от пошлин и монополию на левантийскую торговлю. В результате британцы влезли в Турцию и постепенно так подмяли ее под себя, что заправляли там до XX в. Иван Грозный догадался о подобной опасности. Сорвал ее тонко и вежливо — игрой.

И как только мы определились, что инициатива союза и сватовства исходила не от русских, то оказывается, что все записи переговоров, поведение сторон четко ложатся в данную струю. Ни одного противоречия! Только подтверждения! Елизавета приняла Писемского 1 января 1583 г., уже зная, что разговор пойдет о сватовстве. Причем зная не от Писемского. В инструкции ему предписывалось беседовать об этом только лично с королевой, «за тайну». Но королева сразу же захотела заключить брачный договор, определяющий «права будущей царицы и детей ее» [763]. Нет, посол ее притормозил. Уточнил, что должен увидеть Гастингс.

Елизавета долго тянула время, пока у «невесты» заживут оспины. Показали ее лишь в мае 1583 г. Специально выбрали наилучшие условия, освещение — Писемский должен был разглядывать Мэри урывками, гуляя в саду навстречу друг другу. Даже Карамзин, изложивший историю «сватовства» крайне искаженно, должен был признать, что Елизавета «желала этого брака, желала и невеста» [763]. О том же говорят вопросы англичан: смогут ли дети Мэри наследовать престол? А в рождении детей королева и ее приближенные почему-то не сомневались. Чтобы повысить статус Мэри, ее отца, графа Гонтингдона, даже произвели во «владетельного князя», хотя в Англии такого титула никогда не существовало.

Елизавету интересовало и другое. В 1567–1569 гг., предлагая союз, Иван Грозный предусматривал пункт о взаимном предоставлении убежища монархам двух стран. Теперь королева выражала удовольствие, что царь собирался «посетить Англию», и говорила, что она когда-нибудь желала бы увидеть Ивана Васильевича «собственными глазами». Выспрашивала, спокойно ли нынче в России [763, 765]. Уже не царь, а Елизавета присматривала себе убежище за границей! Очень логично. Если бы испанцы высадились в Англии, королеве и ее вельможам не приходилось надеяться даже на собственный народ. После огораживаний, разорения, виселиц для бродяг, жутких работных домов беднота с радостью приняла бы Фииппа II — при нем и его жене Марии Тюдор жилось гораздо лучше. Королеву с приближенными мог ожидать общий бунт и эшафот.

Переговоры по поводу союза зашли в полный тупик, но заинтересованность англичан была настолько велика, что они предприняли новую попытку добиться своего. В Россию отправилось посольство Джеронима Боуса. Оно приехало в Москву в октябре 1583 г. Здесь переговоры возглавили Никита Романов, Богдан Бельский и Андрей Щелкалов. И первым делом они охладили англичан вопросом, хочет ли их «невеста» перекреститься в Православие? В ответ на требования монопольной торговли на Севере вывалили массу претензий: как англичане взвинчивали цены, продавали гнилые сукна, как некоторые из них писали за рубежом гадости о России, как британские купцы помогали шведам и Баторию. Указали, что они в нашей стране гости, поэтому диктовать свои условия не имеют права — дескать, мы вам на себя «кабалы не давали». Словом, еще раз обозначилось: русскую сторону альянс абсолютно не интересовал [765].

Боус злился, несколько раз прерывал диалог с боярами и требовал личных встреч с царем. Что ж, Иван Грозный принимал его. От души разыгрывал перед ним «жениха», мечтающего об англичанке. Очевидно, хорошо потешался при этом. Но и государь не выдерживал, то и дело выходил из выбранной роли. Боус пробовал юлить насчет союза — что королева вовсе не имела в виду войну против Польши и Швеции, она со всеми в дружбе и готова только мирить царя с его противниками. Государь тут же поймал его: «Если главные мои враги — друзья королеве, то могу ли быть ей союзником?» [765] Здесь мы видим уже однозначно, кто был инициатором проекта. А Иван Васильевич настаивал: если готовы только мирить, пускай помирят. Но таким образом, чтобы Баторий отдал Ливонию и Полоцк, а шведы — Нарву. Или пускай англичане вместе с русскими наступают на поляков. Когда же посол стал увиливать от таких вариантов, царь прямо заявил, что Елизавета «хочет с нами быти в докончании словом, а не делом» и Боус приехал «с пустословием».

Заполучить монополию на торговлю на Севере послу тоже не удалось.