Л. А. Говоров сам провел совещание с руководящим составом. Перед командующим 67-й армией генерал-лейтенантом М. П. Духановым была поставлена задача – в ближайшие же дни овладеть главными высотами в районе Синявина, используя для этого 30-й гвардейский стрелковый корпус Н. П. Симоняка, а затем перейти на этом участке к жесткой обороне. После боя корпус Симоняка предписывалось сразу вывести в резерв фронта.

Начальники родов войск получили задание начать постепенную, незаметную для противника, переброску частей усиления из 67-й армии в полосу 42-й. Крупные соединения, например 23-я артиллерийская дивизия прорыва, должны были проделать этот маневр исподволь: вначале на колпинский участок 55-й армии, а затем уже под Пулково.

Леонид Александрович проводил совещание с редкой для его сдержанного характера увлеченностью. Обычно бледное сухое лицо разрумянилось. Он, словно чеканя основные тезисы, знакомил нас с большим замыслом, продуманным им до мельчайших деталей.

– Не раз в этом году восемнадцатая армия Линдемана стояла на грани катастрофы, – говорил он. – Ее спасала пока возможность широкого маневра резервами своей и шестнадцатой армий, потому что мы и волховчане наносили удары на узких местах, настала пора нанести удары на самые глубокие коммуникации восемнадцатой армии, поставить под угрозу краха все северное крыло восточного фронта немцев.

По замыслу командующего войска Ленинградского фронта должны были нанести удары со стороны Пулкова на Гатчину и с Ораниенбаумского плацдарма – на Красное Село и на Кингисепп, а войска Волховского фронта – на Новгород – Лугу.

Большая роль отводилась Ораниенбаумскому плацдарму, сохраненному в яростной оборонительной битве летом 1941 года как будто специально для предстоящего сражения. Сейчас он навис над тылами гитлеровцев. Правда, в Приморской оперативной группе войск всего лишь три стрелковые дивизии и три бригады. Для большого удара этого, конечно, мало.

Говоря о первом этапе планируемой операции – об ударах 42-й армии с Пулкова и Приморской группы – со стороны Ораниенбаума по направлению на Ропшу, командующий охарактеризовал их «косыми ударами». Действительно, две ударные группировки должны были двигаться не строго перпендикулярно к линии обороны немцев, а срезая вражеский выступ у южного побережья Финского залива, и после соединения образовать единую линию большой протяженности – до Копорского залива. Получался простор для глубокого флангового удара на юго-запад – к Нарве, Чудскому и Псковскому озерам, по основным тылам и коммуникациям главных сил группы армий «Север».

Вот теперь мы почувствовали, что приходит конец коротким лобовым ударам из кольца осажденного города. Войскам города-фронта предстояло полностью разгромить гитлеровцев у Ленинграда.

Что ответит на такое предложение Ставка? Может быть, после разгрома гитлеровцев на Курской дуге планируются важнейшие операции на других стратегических направлениях, а нам снова будут поставлены задачи ограниченного характера?

Чуть ли не в тот же день, когда мы записали в прошнурованные и опечатанные штабные тетради первые указания Говорова, я поехал осматривать участки переднего края в 42-й армии под Пулковом. Надо было продумать подготовку исходного плацдарма для атаки пехоты и танков, посоветоваться с начинжем армии.

Когда и какими путями солдаты, сидя в передовой траншее в обороне, узнают, что начинает «пахнуть жареным», это их тайна. Но что происходит это с быстротой звука, убеждаешься десятки раз.

Мы с Кирчевским дошли до участка, где провожающий нас сержант попросил разговаривать потише. Глянули через щель, прикрытую броневой плитой, и оказалось, что едва ли более ста метров осталось до немецкой траншеи. Там мелькнула солдатская каска, потом лопата – кто-то рыл землю. На участке тихо, лишь изредка посвистывают над головой пули. Спрашиваю, зачем так близко к немцам подвели траншею?

У стоящего рядом сержанта резкое, угловатое лицо. На гимнастерке сверкают две медали и орден Красного Знамени. Он командует взводом.

– Минометы их надоели нам, товарищ генерал, – просто отвечает он. – А когда подошли к ним вплотную, стало тихо. Сами видите, вроде курорта тут. Ни снаряды, ни мины фрицы не бросают сюда, чтобы по своим не угодить.

– Не боитесь внезапной атаки при таком расстоянии?

– Эти шакалы сами нас до смерти боятся, – улыбнулся сержант. – Наложили на самый свой бруствер противопехотных мин.

– А у них что-то и рогаток с колючей проволокой не видно? – спросил я.

– Так мы же утащили у них. И рогатки, и спирали из колючки.

– Как это утащили?

– «Кошками» на тросах. У нас лебедку ребята с Кировского завода достали. Подползли, зацепили и утащили. Вон, справа стоят. Теперь нас эти рогатки прикрывают…

Кирчевский молча улыбался. Он большой охотник до подобных фокусов в позиционной войне. А я подумал о том, что пока в большом штабе думают об исходных траншеях для атаки, солдаты на месте по-своему уже решают эту проблему. Близковато, правда. Ведь и своя артиллерия может накрыть невзначай.

– Немцы могут отойти из первой траншеи, если начнется артиллерийский обстрел наших позиций, – заметил я сержанту.

– Пусть попробуют!

Глаза сержанта угрожающе блеснули. Солдаты рядом тихо засмеялись.

– Мы тогда мигом окажемся в их траншее, не прозеваем, – разъяснил сержант. – Все равно наступать скоро.

– Почему так думаете?

– Немец нервничает. Землю роет, пулеметы переставляет на новые места, патрули усилил. Да вот и высокое начальство заходит посмотреть, как и что, – сержант лукаво улыбнулся.

Сближение с противником траншеями на дистанцию броска в атаку – до двухсот-двухсот пятидесяти метров на всем участке 42-й армии – требовало больших работ. Были участки и в четыреста-пятьсот метров. Кирчевский считал, что это не такая уж сложная задача – пехота привыкла к лопате, к ночным работам. Сложнее другое.

– Что будем делать с полосой заграждений противника? – сказал он. – Смотрите, что они нагородили за два года…

Разведчики армии до деталей изучали оборону гитлеровцев от Урицка до Пушкина. На схемах в инженерном отделе была нанесена вся зловещая паутина заграждений. Минное поле, за ним спирали из колючей проволоки, потом рогатки с минами натяжного действия; опять мины – подпрыгивающие, с картечью; еще линия рогаток и спиралей. За первой и второй траншеями – противотанковые рвы. Перед ними снова минные поля… Бог мой, сколько смертей заготовлено на каждого! Не разминуться с ними.

– Толково придумали солдаты, утащив рогатки немцев «кошками», – вспомнил Кирчевский, пока мы разглядывали в штабе разведывательные схемы. – Заблаговременно надо бы расчистить дорогу для пехоты и танков, пока время есть.

А ведь это дельная мысль! Почему бы не ввести в общий план подготовки 42-й армии предварительную «саперную операцию» по уничтожению полосы заграждений противника на участке будущего прорыва?

– Только на участке намечаемого прорыва? – резонно спросил мой заместитель С. Д. Юдин при обсуждении такого проекта в Инженерном управлении. – Зачем же давать понять противнику, где мы намерены прорывать.

Так родился план массового уничтожения вражеских инженерных заграждений еще в подготовительный период. Мы решили в ближайшее же время начать ночные вылазки