до этого по-прежнему горели только коптилки, наконец-то загорелись электрические лампочки. Меня это очень обрадовало, так как раньше, если я не успевала сделать уроки в школе на продленном дне, мне приходилось делать ихлибо при коптилке дома, либо, если мама дежурила в конторе, идти делать уроки к ней, так как в конторе почти всегда было электричество.

Зимой в школе было прохладно, работала только своя котельная, а дров было мало. В школе было мало света, вне классов горели только редкие, одна-две на длинный коридор, лампочки. Электричество приходилось экономить. В тот учебный год в школе еще обитало много огромных крыс. Они, когда мы выбегали из класса по звонку на перемену, бежали при виде нас вдоль стенок по коридору, прятались за унитазами в уборных, при наших попытках отпугнуть их не бежали, а бросались на нас, стараясь укусить нас за ноги.

В начале октября начал работать водопровод, а в середине месяца был последний налет немецких самолетов на город. Однако регулярные обстрелы города продолжались по-прежнему. В конце октября для школы начали привозить дрова, тонкие брёвнышки с грузовика скидывали на школьный двор, а нам предстояло их распилить и перенести в подвал, где находилась котельная школы. В один из таких дней в нашем классе было только четыре урока, и мы первыми вышли во двор, начали пилить и носить дрова.

После пятого урока на эту работу вышел другой класс, а мы все ушли. Именно этот класс накрыло первым залпом немецкой батареи. Одна девочка была убита сразу, несколько других ранило, главным образом легко. Бывают такие трагические случайности или закономерности. За месяц до этого у погибшей девочки осколками разорвавшегося на заводе снаряда были убиты и мама, и отец. Ее не стали оформлять в детский дом, так как девочку взяла к себе, собираясь в дальнейшем её удочерить, наша классная руководительница Александра Федоровна Дворцова. Теперь погибла вся семья.

Несмотря на обстрелы и все трагические происшествия, связанные с ними, у кого-то из нас (могу только дать честное слово, что не у меня) родилась идея – не ходить домой пешком, а ездить на трамвае по Лесному проспекту. Идея была хороша тем, что наша школа была расположена к нему гораздо ближе, чем к проспекту Карла Маркса, что здорово сокращало наш пешеходный путь.

В годы войны по нашему городу еще продолжали ходить такие «древние» трамваи, у которых вместо дверей с обеих сторон вагона были чугунные решетки (вроде садовой калитки) высотой около метра. Ездить законным образом, покупая билеты, никто из нас и не собирался. Когда трамвай начинал отъезжать от остановки, мы бежали за ним, цеплялись за решетку и вспрыгивали на нижнюю ступеньку задней двери последнего вагона. По нашим расчетам, в случае падения мы уже не могли попасть под колеса трамвайного вагона, и должны были отделаться только синяками и шишками.

Такое же относительно безопасное место для нас представляла и «колбаса» – задний выступ в нижней части вагона, участвующий в сцеплении вагонов друг с другом. «Колбаса» была хороша тем, что здесь тебе во время поездки никто не читал мораль, в отличие от твоего положения на ступеньках под решеткой, закрывающей вход в вагон. Обычно в этом случае в дверях появлялась кондуктор, которую особенно сильно возмущало то, что она видела перед собой девчонок, а не мальчишек. Но на «колбасе» при движении трамвая очень сильно трясло и, чтобы не свалиться, надо было очень крепко, до боли, держаться кончиками пальцев за любые выступы на обшивке трамвая.

Мои поездки из школы домой на трамвае прекратились, когда я, стоя на выступе «колбасы», совершенно неожиданно для себя увидела идущую по панели Лесного проспекта маму. Мои руки дрогнули, и я чуть не слетела вниз. Мама повернула голову в сторону трамвая, посмотрела на него, потом отвернулась и продолжала свой путь. Когда трамвай подошел к остановке, я спрыгнула с «колбасы» и далее отправилась пешком.

Вечером я ждала от мамы разнос за такую езду на трамвае, но, бывает же так, она действительно меня не увидела. Вероятно, маме просто не могло придти в голову, что я вместо того, чтобы, как положено послушному ребенку, возвращаться домой пешком по четной стороне проспекта Карла Маркса, окажусь в это время на «колбасе» трамвая, едущего по Лесному проспекту.

Один раз в неделю мы всем классом ходили в госпиталь Военно-медицинской академии, расположенный в огромном темно-красном здании на углу проспекта Карла Маркса и Боткинской улицы (потом это здание называли клиникой Куприянова). Там в центральном корпусе в большом помещении второго этажа по центру стояло несколько сдвинутых вместе в один длинный ряд столов, на которых лежали горы выстиранного солдатского белья.

У многих рубах были отрезаны один или оба рукава, или сама рубашка была разрезана вдоль. То же самое было и с кальсонами. Это белье снимали с раненых, стараясь как можно меньше причинять им боль. Нам выдавали швейные иглы и катушки с белыми нитками, и мы в меру своих сил и умения чинили это белье – пришивали обратно рукава и штанины, зашивали продольные разрезы, пришивали пуговицы и тесёмки.

Примерно раз в месяц мы приходили к раненым со своими концертами. Программа концертов полностью зависела от наших возможностей – мы честно старались, кто во что был горазд. Ира Ильина в лицах читала сатирическое стихотворение «Юный Фриц», кто-то пел, кто-то даже танцевал. Закончив наше представление в одной палате с лежачими ранеными, мы шли в другую, третью, стараясь никого не забыть…

Блокада глазами очевидцев. Дневники и воспоминания. Кн. третья / сост. С. Е. Глезеров. СПб., 2016. С. 238–243.

Глава десятая. А. А. Жданов – И. В. Сталину: «…Прошу принять постановление о полном прекращении эвакуации из г. Ленинграда оборудования и материалов» (октябрь 1943 г.)

С октября 1943 г. начинается решающий этап в борьбе Ленинграда за освобождение от блокады. Возобновление после прорыва блокады регулярных связей со страной и получение крупными заводами правительственных заданий на производство необходимой для народного хозяйства продукции привели к значительному росту ленинградской промышленности. Эти успехи позволили партийному руководству города-фронта поставить вопрос о прекращении вывоза из Ленинграда оборудования и материалов, в которых все больше нуждались расконсервированные предприятия, выполнявшие заказы для фронта и правительственные задания.

В октябре 1943 г. А. А. Жданов направил Председателю Государственного Комитета Обороны И. В. Сталину докладную записку, в которой содержалась просьба принять решение ГКО о полном прекращении эвакуации оборудования и материалов из Ленинграда[950]. Эта проблема была крайне актуальной для ленинградской промышленности, многие предприятия которой, как ранее отмечалось, уже получили специальные задания ГКО по выпуску