— Все в порядке? Доберемся до острова? — тревожно спросилаЭлизабет.

— Думаю, без затруднений, — легко ответил он.

Не успел он договорить, как за стойкой появился приветливыймужчина с аккуратно подстриженной бородкой. Элизабет с облегчением вздохнула:насколько помнила, она еще ни разу его не видела.

— Не слишком хорошая погода, — жизнерадостно заметил он.

— Да, туман так и не рассеялся. — Похоже, Куинн был радпоговорить о погоде за чтением меню.

— И я не очень удивлен, — сказал хозяин. — Согласнопрогнозу, это растянется на несколько дней. Конечно, они не всегда угадывают...

Обменявшись любезностями с хозяином и ни слова не сказав ей,Куинн стал заказывать.

Она услышала, что он выбирает почти все то же, что они елиздесь в последний раз. Еще один способ поиграть у нее на нервах.

Когда он вернулся с двумя кружками пива, она взяла пиво ссамым безмятежным видом, на какой была способна, и поблагодарила.

Потягивая прозрачную горечь, она думала, что сказал быРичард, если бы видел ее сейчас.

Наверное, был бы в шоке.

В некоторых вопросах он проявлял крайний консерватизм (онастарательно избегала слова «нетерпимость») и, считая это чем-то вродепроявления панкизма, отказывался пить пиво вообще. И, разумеется, непредставлял, что она его пьет. Хотя, конечно, она «завязала», с тех пор какпознакомилась с ним...

Подоспевшая закуска прервала ее путаные размышления.Уставившись в тарелку с копчеными эссекскими устрицами и тонюсенькимисухариками, она вспомнила, как в прошлый раз Куинн, заметив ее нерешительность,с недоумением спросил:

— Ты не любишь копченых устриц?

Тогда ему было двадцать семь, он был красив и обладалхаризмой, успел сколотить собственное состояние и стать светским человеком.

Ей исполнился двадцать один год, красавицей она не была и,пока не поступила на работу к Генри Дервиллу, числилась студенткойисторического отделения без гроша в кармане.

Чувствуя себя неловкой малолеткой, она призналась:

— Не знаю, никогда не пробовала.

— Не хватало куража?

— Нет, денег.

На мгновенье в его зеленых глазах мелькнул холодок, потом онзаинтересованно вскинул бровь.

Она была немногословной.

— У отца было больное сердце, и он практически не могработать. Мы снимали квартиру на первом этаже, и нам едва удавалось оплачиватьсчета.

— А потом?

— Как большинству студентов, мне приходилось иметь делобольше с печеной фасолью, чем с копчеными устрицами.

Теперь в его глазах появилась усмешка.

— Думаю, ты почувствуешь разницу. Может, попробуешь?

Видя, что он ждет, она неловко призналась:

— Я не умею обращаться с ними.

— Тогда давай покажу. — Куинн положил устрицу на тонкий,смазанный маслом горячий сухарик и отправил ей в рот.

Этот свойский и удивительно эротичный жест вызвал в нейименно то, что должен был вызвать.

Элизабет вздрогнула и заставила мысли вернуться вреальность. Подняв глаза, она увидела, что Куинн изучает ее блестящим,сосредоточенным взглядом.

Он повел темной бровью.

— Повторим? — Он положил толстенькую устрицу на маленькийсухарик и протянул ей.

Она не собиралась принимать ее, но, как загипнотизированная,раскрыла рот и увидела на лице Куинна издевательскую усмешку.

Черт его побери! Она еле удержалась, чтобы не плюнуть в этокрасивое лицо.

— Вкусно? — спросил он, пока она жевала и глотала.

— Не очень, — вяло ответила Элизабет. — Боюсь, у меняизменился вкус.

— Во всем? — деликатно поинтересовался он.

На ее скулах проступил легкий румянец.

Куинн улыбнулся и, просияв от удовольствия, взял вилку ипринялся за своих устриц.

Когда они вышли на улицу, Элизабет заметила, что туман ещеболее сгустился. Небо нависло над морем и прибрежной равниной, как перевернутаяперламутровая чаша. Неподвижный воздух был садняще сырым.

Она задрожала от холода и нервного напряжения.

— Нам надо поторопиться, чтобы успеть вернуться.

— Согласен. — Он сел за руль и завел машину.

На окраинах городка Солтмарш земля была жухлой, бесцветной,пронизанной серебристыми нитями каналов.

Побережье не отличалось красотой, но в нем было своеобразноеочарование, и в те немногие месяцы, что жила здесь, Элизабет успела полюбитьего.

— По-своему завораживающий вид, — как отголосок ее мыслейпрозвучали слова Куинна.

— Да, — согласилась она. — Топограф елизаветинских временУильям Кемден говорил об этих краях: «Океан тычется в них».

— И поэтично, и точно.

Скоро дорога, ведущая к морю, постепенно исчезла. Вода затемной прибрежной полосой гальки и белеющим за ней песком казалась спокойной,как серый, тихий омут.

На том конце косы лежал знакомый овал острова Солтмарш.

Куинн остановил машину и, опершись на руль, уставился напрямоугольный силуэт дома с приземистой круглой башней.

Наступали ранние сумерки, и старый дом казался нестерпимоодиноким и заброшенным.

Куинн завел машину.

Они проехали по косе, мимо большого кирпичного лодочногосарая, и поползли вверх по мощеной дороге к дому.

Сбоку, у массивного крыльца, был расположен обширный блокгаражей с отдельной квартирой для шофера, пристроенной при жизни Генри.

Куинн обошел машину, чтобы открыть Элизабет дверцу и помочьвыйти.

Она ждала, что экономка выйдет встречать их, но даже наблизком расстоянии дом выглядел необитаемым.

Ей стало не по себе.

— Миссис Уикстед, наверно, предупреждена о твоем приезде?

— Боюсь, что миссис Уикстед здесь нет.

— Как «нет»? — всполошилась Элизабет. — Ты же говорил, чтоона еще здесь живет.

— Это так. Просто недавно она перенесла операцию и уехала вХарвик пожить у сестры до выздоровления.

— А-а, — тупо произнесла Элизабет и с укоризной взглянула нанего: — Почему ты мне ничего не сказал?

— Разве это так важно?

Ей было важно.

— Жаль, я не знала.

— То есть ты не приехала бы?

— Нет, не приехала бы, — вспыхнула она.