– Хватит с него, – сказал Роджер. – Тоженазывается – человек.

– Пошли, Роджер, – сказал Томас Хадсон. –Пойдем, побудешь у меня.

– Ладно.

Они простились с Джоном и пошли по Королевскому шоссе кдому. Кругом все еще праздновали день рождения королевы.

– Хочешь, зайдем в «Понсе-де-Леон»? – спросилТомас Хадсон.

– Ой, нет, – сказал Роджер.

– Я хотел сказать Фредди, что этот тип очухался.

– Ну и скажи. А я пойду к тебе.

Когда Томас Хадсон вернулся домой, Роджер ничком лежал накровати в дальнем конце крытой веранды, обращенном в глубь острова. Было совсемтемно, и праздничный шум еле доносился сюда из бара.

– Спишь? – спросил Томас Хадсон.

– Нет.

– Выпить хочешь?

– Да нет, пожалуй. Спасибо.

– Как рука?

– Распухла и болит. Но это пустяки.

– Тебе снова не по себе?

– Да. Накатило, да как!

– Завтра утром приедут ребята.

– Вот и хорошо.

– Ты правда не хочешь выпить?

– Нет, дружок. А ты пей.

– Я, пожалуй, хлебну виски на сон грядущий.

Томас Хадсон подошел к холодильнику, приготовил себе стаканвиски с содовой, вернулся на веранду и сел там в темноте рядом с Роджером,лежавшим на кровати.

– Сколько же всякой сволочи гуляет по белусвету, – сказал Роджер. – Этот тип – порядочная дрянь, Том.

– Ты его кое-чему научил.

– Нет. Вряд ли. Я осрамил его и немножечко подпортил.Но он отыграется на ком-нибудь другом.

– Он сам напросился на драку.

– Конечно. Но я не довел дела до конца.

– Ты его только что не убил.

– Вот об этом я и говорю. Он теперь еще подлее будет.

– А может, ты его все-таки проучил, дал ему хорошийурок?

– Нет. Вряд ли. То же самое было и в Калифорнии.

– А что там случилось? Ты мне так ничего и нерассказал.

– Была драка вроде сегодняшней.

– С кем?

Роджер назвал имя человека, занимавшего высокий пост в том,что именуется индустрией.

– Я не имел ни малейшего желания связываться сним, – сказал он. – Это случилось в доме, где у меня возниклинекоторые осложнения с женщиной, и, собственно говоря, мне там быть неполагалось. Весь вечер этот субъект донимал, и донимал, и донимал меня – кудахуже, чем это было сегодня. Наконец терпение мое лопнуло, и я дал ему, дал какследует, ни на что не глядя, и он неловко ударился головой о мраморные ступенькибассейна. На беду, бассейн был рядом. В себя он пришел к началу третьего дня в«Ливанских кедрах», так что убийцей я не стал. Но у них все было на мази. Такихсвидетелей вымуштровали, что, если б осудили за непреднамеренное убийство,считалось бы, что я легко отделался.

– Ну а дальше?

– А дальше, когда он смог вернуться к делам, мне такоеобвинение припаяли, только держись. На все сто. Дальше некуда.

– В чем же тебя обвинили?

– Во всем. Пачками сыпали.

– Не хочешь мне сказать?

– Нет. Тебе это ни к чему. Поверь мне на слово, что этобыло подстроено. Такое на меня возвели, что люди и не заговаривают со мной обэтом. Ты разве не заметил?

– Пожалуй.

– Поэтому я и скис после сегодняшней драки. Всякаядрянь гуляет на белом свете. Отпетые мерзавцы. Бить их – это еще ничего нерешает. Отчасти потому они и провоцируют нас. – Он повернулся на кровати илег навзничь. – Знаешь, Томми, зло – страшная вещь. И оно изощряется, какдьявол. А ведь в старину были какие-то понятия о добре и зле.

– Пожалуй, мало кто отнесет твои деяния в рубрикуабсолютного добра, – сказал ему Томас Хадсон.

– Конечно. Да я и не претендую на это. Хотя мне жаль,что я такой. Борьба со злом не делает человека поборником добра. Сегодня яборолся с ним, а потом сам поддался злу. Оно поднималось во мне, как прилив.

– Всякая драка – мерзость.

– Знаю. Ну а как быть?

– Раз уж начал – побеждай.

– Правильно. Но мне стоило начать, и я сразу увлекся.

– Ты увлекся бы еще больше, если бы он действительнодрался.

– Надеюсь, – сказал Роджер. – Хотя кто егознает. Мне хочется уничтожить всю эту мерзость. Но если увлекаешься, значит,сам недалеко ушел от тех, с кем дерешься.

– Он – омерзительный тип, – сказал Томас Хадсон.

– Не омерзительнее, чем тот, в Калифорнии. Вся беда втом, что их слишком уж много. Они всюду, в каждой стране, Томми, и все больше ибольше забирают власть. Мы живем в плохие времена, Томми.

– Когда они были хорошими?

– Были дни, когда нам с тобой жилось хорошо.

– Правильно. Нам хорошо жилось в разных хороших местах.Но времена-то были плохие.

– Я этого не понимал, – сказал Роджер. – Людиговорили, что времена хорошие, а потом от этих людей дым сошел. У всех тогдабыли деньги, а у меня не было. Потом и у меня завелись, а дела стали дрянь. Новсе-таки тогда люди не казались такими подлецами и мерзавцами.

– Ты тоже знаешься с порядочной дрянью.

– Попадаются и хорошие люди.

– Таких немного.

– Но есть. Ты всех моих друзей не знаешь.

– Ты водишься со всякой шантрапой.

– А чьи там сегодня были друзья? Твои или мои?

– Наши общие. Они не так уж плохи. Ничтожества, но незлостные.

– Да, – сказал Роджер. – Не злостные. Фрэнк –дрянцо. Порядочное дрянцо. Впрочем, злостным я его не считаю. Но теперь я намногое смотрю иначе. А они с Фредом что-то очень уж быстро стали зловредными.

– Я отличаю добро от зла. И не говорю, что все этонепонятно и не моего ума дело.

– А я с добром не очень знаком. У меня с ним никогда неполучалось. Зло – это по моей части. Зло я сразу могу опознать.