Наконец добрались до мэрии. Наша процессия шагала от силы пятнадцать минут, но за время пути обросла целой толпой народа. На площади уже тоже была куча людей. Нас поджидали журналисты с камерами в руках, потрескивали вспышки. Внезапно шумная колонна притихла.

– Кто им сообщил?

Я улыбнулась Виолетт, сидевшей на складном стульчике, который ей передал кто-то из участников демонстрации. Пригласить прессу – какая блестящая идея! И почему она мне самой не пришла в голову?

– Я позвонил одному своему другу, попросил написать статью, – сказал Ромен. – Он заинтересовался. К тому же он знает одного парня с регионального телевидения, ну и вот так, от знакомого к знакомому…

Он натянул незастегнутый халат поверх флисовой толстовки, которая, казалось, вот-вот треснет по швам. И тем не менее впервые с тех пор, как мы познакомились, мне казалось, что он ничего.

Один из журналистов прокричал в микрофон:

– Чего вы ждете от этой акции протеста?

Манифестанты переглянулись. Никто не решался взять слово. Не так-то просто выступать на публике. Тут Лили распрямила плечи и сделала шаг вперед.

Она произнесла это вслух: усталость и выгорание.

Произнесла: бешеный темп работы и вечная нехватка времени.

Произнесла: чувство вины из-за того, что перестаешь относиться к подопечным как к живым людям.

И вот уже фразы били из нее фонтаном, как будто она сломала плотину, решившись высказать все, что сдерживалось так долго.

– Мы не укладываем стариков в постель, мы их туда швыряем! – выкрикнул кто-то.

– По утрам нас поднимают, хотим мы этого или нет, – сказал один старик. – И надо сразу очень быстро умываться, одеваться и принимать лекарства.

Одна из сиделок вздохнула:

– Иногда приходится выбирать, что´ сделать – вымыть подопечному голову или почистить ему зубы. И то и другое – слишком долго.

– На каждого резидента у нас максимум по десять минут, – продолжила вторая сиделка. – Это даже с душем. А на курсах мы изучали последовательность действий ухода за пациентом, и эта последовательность занимала не десять минут, а сорок! И мы с ними хоть иногда беседуем? Никогда.

– Ведь это же дом престарелых, а не завод! – заговорила надтреснутым голосом третья сиделка. – Иногда так хочется просто сесть, взять их за руку и поговорить, но мы успеваем только помыть, поменять постель – и пора переходить в следующую комнату!

Семьи переглядывались, потрясенные услышанным. Родители, сдерживая слезы, сжимали руки детей. Как мы могли дойти до такого?

Прибыл микроавтобус, который должен был доставить нас обратно. Старички попрощались с детьми, слышны были фразы: «Ну, увидимся, да? Договорились?» Родственники, сопровождавшие процессию, дождались, пока машина тронется с места, и только после этого стали расходиться. Все махали друг другу, все заранее друг по другу скучали.

Я помогла старичкам устроиться. Виолетт в автобусном кресле показалась мне совсем крошечной. Но тут она широко, во все лицо, улыбнулась, и на секунду мне почудилось, что передо мной та Виолетт, какой она была лет пятьдесят назад.

Глава 19. Взрывная волна

На доску объявлений при входе повесили вырезку из региональной газеты. Там на первой полосе напечатали статью с фотографией.

Честно говоря, фотка просто супер.

В центре восседает в своем кресле Альбан в костюме подарка, и над ним, как и положено, возвышается новогодняя елка – Жорж. Элизабет и Дениз, замотанные в желто-бордовые шарфы и нацепившие очки Гарри Поттера, размахивают прогибающимся на ветру транспарантом. На переднем плане стоит Лили в окружении медперсонала, слева – старушка, вся в фиолетовых шариках и с фетровым пирожком на голове (предполагается, что она олицетворяет огромную гроздь винограда). Детишки в костюмах супергероев и сказочных принцесс во все горло выкрикивают воззвания. Справа на раскладных стульчиках сидят Виолетт и другие старики. В глубине виднеется кусочек моих оранжевых волос и высоко над толпой – голова Ромена.

Статья написана коротко и ясно. В ней говорится о том, как обыкновенный парад-карнавал превратился в мирную манифестацию.

Понедельник 12 февраля 2020

ЯРКАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ

Сегодня утром ученики центральной школы приняли участие в карнавальном шествии. Вместе с ними в колонне прошли младшие медицинские работники дома престарелых «Бель-Эйр», а также их подопечные со своими семьями. Красочные ряды медленно продвигались вперед, размахивая транспарантами. Под окнами мэрии собралась толпа, и участники парада заявили о недопустимой нехватке рабочего персонала и средств в их социальном учреждении. В самом деле, Программа солидарности с пожилыми людьми, обещавшая улучшение показателей заботы о резидентах домов престарелых, ожиданий не оправдала. Напротив, планируется реформа, в рамках которой частное финансирование будет постепенно приравниваться к государственному, что приведет к массовым сокращениям, – эти планы вызывают у широкой общественности единодушный протест. Ситуация продолжает ухудшаться как для обслуживающего персонала социальной сферы, так и для их подопечных. И те и другие не нашли иного выхода, кроме как выйти на демонстрацию, чтобы их голоса услышали.

Директриса притащилась сегодня утром, вся из себя в крутом брючном костюме и на восьмисантиметровых каблуках, и, конечно, с порога увидела статью на доске. Она чуть в обморок не рухнула. Вся побелела и прямо скривилась от отвращения – как будто слизня проглотила. Не сказала ни слова, сорвала листок с доски и заперлась у себя в кабинете.

Мы решили взять дело в свои руки. Весь день занимались обычной работой, но иногда прерывались на несколько минут, чтобы поговорить с подопечными. Очень хотелось попробовать.

Смена, конечно, получилась длиннее, но зато мы показали, что можно работать и по-другому.

Если организация, в которой все разлиновано четко, как на нотной бумаге, вдруг начала производить фальшивые ноты, мы в этом не виноваты.

Я воспользовалась возможностью немного поболтать с Виолетт. Тихо постучалась и вошла.

– Ну, что скажете? – спросила я, поднимая жалюзи. – Не удалось нам повторить Май шестьдесят восьмого?

Я замерла и посмотрела на нее. Она стонала, прикрываясь рукой от света.

– Боюсь, революции – это уже не для меня. Кажется, в голове вместо мозга шар для кегельбана и он вот-вот взорвется!

Я помогла ей сесть и дала попить. Она отказывалась, но я все-таки позвала медсестру, и та выдала ей обезболивающее. Виолетт продолжила говорить, но таким слабым голосом, что мне стало не по себе.

– Ужасно, – покачала она головой. – Вчера я чувствовала себя Че Геварой, а сегодня меня впору соскребать с пола чайной ложечкой.

Я выпрямилась.

– Может, вы и не Че Гевара, но партизанов подняли, честное слово! Вы бы знали, что тут сегодня с самого утра творится! Вы подожгли фитиль, и теперь – БА-БАХ!

Она растянула губы, криво улыбнулась.

– Я помогу вам в ванной? – предложила я.

Она не отказалась. Впервые с тех пор, как я ее знаю. Мне снова стало не по себе.

В ванной я провела намыленной перчаткой по ее тонкой коже.

– Мне снился Репейник, – заговорила она и со вздохом облегчения погрузилась в теплую воду. – Казалось бы, столько всего вчера произошло… Столько воспоминаний во