мне всколыхнулось, это был полный восторг! И что же я делаю после этого? Ложусь спать и вижу во сне глупого кота!

Я вела намыленной перчаткой вдоль вен, выступивших на шее, на истощенной груди и высохших предплечьях.

– И что он делал в этом вашем сне?

– Скребся в дверь, и я ему открыла. Конечно, там я легко скакала на ножках двадцатилетней девушки. Мы с ним устроились вдвоем в нашем кресле, прихватив с собой книжку. Я читала вслух, а он слушал и урчал, чтобы я подумала, будто ему нравится поэзия.

Я промакивала легкое как перышко тело большим полотенцем, а она продолжала:

– Я ведь тебе говорила, что мне нравятся хайку? Помнишь то стихотворение под фотографией? Я их много знаю. Послушай-ка вот это, я его очень люблю. Его написал Кобаяси Исса, один из мастеров хайку:

Старый я.Даже в самый долгий деньсижу в слезах[14].

– Слушайте, ну это слишком грустно! – возмутилась я. – От этого с ума можно сойти!

Она запротестовала. В глазах опять зажегся живой огонек, и она показалась мне очень красивой.

– Вовсе нет! Вот послушай:

Полевые травы.Как благоухают подошвыу соломенных дзори[15].

Ну ведь правда же это чудесно? Поэт сумел поймать мгновение, я почти что ощущаю запах свежескошенной травы. Или вот еще:

После дождяворобей проскакал по веранде —мокрые следы…[16]

Ты тоже видишь, как и я, эту птичку, которая сразу же улетает, как только подойдешь слишком близко?

– Да-да, вижу как живую.

По правде говоря, ее голос баюкал меня, и я не сопротивлялась. Она продолжала.

Я занималась ее туалетом, а она читала мне эти свои стишки. Было здорово.

Когда мы закончили, Виолетт была чистой и свежей и снова стала похожа на себя. Я проводила ее вниз, в столовую, где она присоединилась к своей команде шумных старичков. Все заговорили одновременно.

– Я пошла, а вы тут ведите себя хорошо, детишки! – сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь, и они попадали со смеху.

Я направилась к выходу и только сейчас осознала, что Виолетт сегодня обращалась ко мне на «ты» и меня это совершенно не удивило. Я знаю, это непрофессионально, и мне, наверное, следовало ее поправить. Но между нами возникла какая-то особая связь, ничего похожего на то, что с остальными.

Сегодня в доме престарелых как никогда сильно ощущалась взрывная волна манифестации. Наш парад будто стал взрывом, выбросившим на поверхность то, о чем раньше молчали. Тяжелые условия труда медицинских работников, гнев и горечь стариков, которым кажется, будто с ними обращаются как с предметами. Все это наконец-то открылось взорам, и теперь даже речи не могло пойти о том, чтобы мы снова заткнулись.

Я шагала к выходу из столовой, на сердце было легко. Ромен, сидя рядом с Альбаном, помахал мне рукой, и я, к своему удивлению, ему ответила. Вечером, уходя, я увидела, что газетная статья снова висит на доске при входе. Хоть директриса ее и сорвала, кто-то взял на себя труд повесить новую. Хватит, больше мы молчать не будем.

Я подумала, что, если уж обитатели «Бель-Эйр» на это способны, может, и мне пора проснуться? Проснуться и задать вопрос папе. Как бы трудно ему ни было, надо, чтобы он мне ответил.

Глава 20. Наступление

В «Бель-Эйр» идет война.

В других домах престарелых тоже состоялись марши протеста: революция – это заразно. Лили вызвали в кабинет директрисы. Судя по ее рассказу, скандал вышел грандиозный!

– Совершенно не обязательно было информировать прессу о вашем состоянии души! – набросилась на Лили мадам Дербрук.

Но Лили не испугалась.

– Я сказала вслух то, о чем все думают молча.

– Вы могли прийти с этой проблемой ко мне лично.

– И что бы это дало?

– Вы подписывали соглашение о неразглашении. – Директриса начала выходить из себя. – Подобный поступок может стать причиной для увольнения!

– Вы мне угрожаете? – Тут Лили замахнулась смертоносным оружием. – Я не одна. И мы все уже на пределе. Если вы выставите меня за дверь, готовьтесь к забастовке.

«Забастовка». Вот оно и прозвучало – это слово. Мадам Дербрук, кажется, жутко перепугалась, потому что после этого она стала сама приветливость.

Ну и хорошо, давно пора было сдвинуть дело с мертвой точки, в таком ритме мы бы долго не продержались.

Вечером Жюстин должна была ждать меня на выходе из «Бель-Эйр». Мы договорились вместе посмотреть какой-нибудь фильм. Честно говоря, я бы с бо´льшим удовольствием легла спать. Денек выдался адский, да еще Виолетт почти не вставала. Жаловалась на мигрень, и на завтра к ней вызвали врача. Хорошо бы ничего серьезного.

Я вышла из ворот еле переставляя ноги – ну точь-в-точь как старушки, о которых заботилась. Жюстин ждала меня на автобусной остановке с сигаретой во рту.

– Давай скорее, холод собачий! – крикнула она, притопывая, чтобы согреться.

Я наконец добрела до нее, и мы поцеловались.

– Ого, ну у тебя и рожа сегодня! – заметила она, внимательно меня рассмотрев.

Уж такой это человек, Жюстин, сама тактичность.

– Я просто труп, – согласилась я, зябко кутаясь в куртку.

Начала рассказывать, как прошел день, и тут увидела, что к остановке подходит Ромен. Он сел на скамейку, и я тайком на него посматривала. В тесном пространстве он казался еще выше и толще, чем обычно. Он достал книжку и совершенно меня не замечал – почему-то меня это взбесило. Да кем он себя возомнил, этот тип в разноцветной перуанской шапке?

Подошел автобус, мы с Жюстин в него забрались. Я села у окна и, не удержавшись, оглянулась на Ромена. Он оторвался от книги, и наши взгляды встретились. Ну вот. Теперь он понимает, что я на него смотрела. Я почувствовала, как вспыхнули щеки.

– Ты его знаешь? – спросила Жюстин.

– Да нет, ты что.

Автобус тронулся, и Ромен мне улыбнулся. Жюстин подскочила:

– Да-а? Странно, а он тебя, кажется, знает! Может, он к тебе клеится, а?

Я сердито буркнула, что нет, он ко мне не клеится, просто мы вместе работаем, вот и все.

– А, ну тем лучше. Потому что, по-моему, он стремный. И потом, ты видела его прикид? Нет, ну серьезно, кто в наше время носит такие жуткие шапки?

Она была права, шапка совершенно идиотская. Я провела рукой по своему синему парику, и мы заговорили о чем-то другом.

Дома я предложила Жюстин обойтись без фильма.

– Давай просто спокойно поедим, – сказала я, с грохотом сбрасывая в коридоре ботинки.

Папа уже пришел. Он готовил ризотто, свое фирменное блюдо. И, как обычно, был рад видеть Жюстин. Удивительно, но, несмотря на ее развязную речь и готичные шмотки, она ему очень нравится.

– Ты не против пармезана? – спросил он, помешивая свое варево.

– Да, нормально, – ответила Жюстин, забираясь на стул у барной стойки, отделяющей кухню от гостиной.

Они начали болтать, как старые приятели. О том и о сем, о выпускном классе и об учителе математики Жюстин,