в фальшивых демократиях гораздо тяжелее добиться соглашений о работе по-настоящему независимых разграничительных комиссий или технических решений. Поэтому зачастую борьба с кривыми избирательными картами ложится на плечи судов. Например, в Пакистане – стране фальшивой демократии, получившей рейтинг Freedom House «частично свободная», – Верховный суд провинции Синд в 2014 году отменил районирование перекроенного округа и при этом сослался на международные методики продемократических НКО (некоммерческих организаций)[139]. В 2015 году тот же суд постановил, что Избирательная комиссия Пакистана нарушила официальные рекомендации по разграничению округов, осознанно обойдя правила, чтобы обеспечить условия для перекройки[140]. В качестве ответной меры суд предписал немедленно «перерисовать» несколько округов, чтобы успеть до выборов, а также выпустил предупреждение, которое предотвращало дальнейшие попытки злоупотреблений. Таким образом, в конкурентных автократиях, где правящая партия мошенничает с границами, но у судов есть некоторая автономность, судьи могут сыграть решающую роль в борьбе с перекройкой или по крайней мере надавить на политиков, чтобы те знали меру.

К счастью, в любой стране – что в США, что в Пакистане и Зимбабве – распространение информации о перекройке границ повышает шансы, что на это явление обратят внимание и обозначат его опасность для демократических выборов. Более того, опыт США, Австралии и Пакистана показывает, что можно противопоставить этому методу фальсификаций. В условиях мажоритарной системы прекрасно показали себя независимые комиссии, которые с помощью математических моделей высчитывают разрывы КПД и компактность проживания избирателей. С другой стороны, если независимой комиссии нет, в дело могут вступить суды. Кроме того, можно реформировать саму избирательную систему. Таким образом, новые демократии могут перенять у старых действенные практики по тому, как выстроить процесс разграничения более демократично.

Поскольку руководители обычно не сдаются без борьбы, эти методы можно внедрять лишь в том случае, если оппозиционные партии способны объединиться в коалицию с группами гражданских активистов и привлечь на свою сторону международное сообщество, чтобы оказать давление на правящую партию[141]. Здесь кроется много препятствий, ведь, как мы уже отмечали, международные наблюдатели редко концентрируются на предвыборных нарушениях: они осуществляются задолго до прибытия наблюдательной группы.

Как мы видим, чтобы поймать действующую власть за руку при перекройке округов и политическом исключении, требуется, чтобы наблюдатели были готовы озвучить изнанку избирательной кампании, которая задает рамки выборам, и на основании этого ставили под сомнение их итог. Многие регионы, например Европейский союз, уже начали этот процесс[142]. Однако на данный момент результаты долгосрочного наблюдения все еще публикуются в сопроводительных документах к отчетам и не попадают в публичное заключение[143]. Это необходимо менять, если мы хотим вовремя реагировать на предвыборные манипуляции: как мы обсудим подробнее в главе 6, для этого наблюдательным миссиям придется стать смелее и проницательнее.

В этом русле желательно также, чтобы наблюдательские группы выступали с более четкими заявлениями еще до открытия избирательных участков. Сейчас выборы если и признаются сфальсифицированными, то почти всегда – по факту. В некоторых ситуациях, например, если уже понятно, что честными выборами и не пахнет, наблюдателям следует заявлять свою позицию громче и увереннее еще до того, как избиратели начнут опускать бюллетени в урны. К примеру, когда мадагаскарское правительство сняло с предвыборной гонки главного соперника, не осталось ни единого шанса на соблюдение базовых демократических принципов голосования. Если бы на режим оказали более сильное давление до выборов, ему пришлось бы смириться с тем, что оппозиция должна получить равный доступ к политической конкуренции. Но после того, как избирательные участки открылись, зачастую уже поздно что-то делать.

Конечно, заблаговременные заявления наблюдателей сработают не везде, а особенно жесткие правительства могут в ответ на критику даже запретить международным наблюдателям присутствовать в день выборов. При таком развитии ситуации есть очевидный минус: фиксировать нарушения на голосовании будет труднее. Но есть и несомненный плюс: фальшивая демократия саморазоблачится, а декоративные выборы не принесут желаемой легитимности. И напротив, если наблюдатели придержат коней и смогут остаться в стране, есть немалый риск, что они, сами того не желая, придадут вес итогам этого сомнительного голосования. В их отчетах будут отсутствовать грубые нарушения, но лишь потому, что правительство подсуетилось заранее.

Фальшивые демократы научились обеспечивать себе решающее преимущество еще до того, как на участок ступит первый избиратель. Как мы обсудим в следующих главах, это означает, что ничего не изменится, пока оппозиционные партии, наблюдатели и демократически настроенные реформаторы не научатся играть по новым правилам.

Глава 2. Подкупая сердца и умы

Искусство электорального подкупа

22 апреля 2013 года президент Уганды Йовери Мусевени чинно поднялся на сцену, чтобы обратиться к тысячам собравшихся жителей региона Бусога на юго-востоке страны, поблизости от истока Нила. Многие ахнули, когда он объявил, что приехал пожертвовать $100 тыс. местной молодежной организации[144]. Пока толпа ликовала, сотрудник службы безопасности вынес большой белый мешок с наличными. Мусевени передал его члену Молодежного форума Бусоги, который едва смог стащить подарок со сцены.

Несмотря на очевидный эффект, который этот жест произвел на публику, Мусевени на этом не остановился. В тот же день он подарил местным руководителям и общинам микроавтобус, грузовик и 15 мотоциклов. Когда вечером Мусевени уезжал из Бусоги, его чествовали как героя. Еще бы, человек не только посвятил свою жизнь служению народу, но и использовал личные ресурсы на благо соотечественников. Мусевени было хорошо знакомо это чувство: за годы его правления раздача подарков превратилась в традицию. Среди прочего, он подарил $58 тыс. Угандийской ассоциации журналистов и $20 тыс., опять же наличными, – на реконструкцию собора Намирембе[145].

Разумеется, не все аплодировали Мусевени. Когда по национальному телевидению прошла трансляция его пожертвований, тут же вспыхнули оживленные споры в социальных сетях. В Twitter попал в тренды хештег #sackofmoney («мешок денег»), а критики президента обвинили его в подкупе граждан и растрате государственных средств[146]. Питер Магела, исследователь из научной организации ACODE, заявил BBC: «Президент занимается показухой, чтобы пустить пыль в глаза избирателям. <…> Откуда мы знаем, как будут потрачены эти деньги? Нет никаких отчетностей, и, если молодежная организация распорядится деньгами безалаберно, их не получится вернуть. Разбазаривается бюджет страны»[147].

Однако эта критика не осталась без ответа. Сторонники президента начали яростно отстаивать его репутацию. Ссылаясь на комментарии самого Мусевени по поводу событий того дня, некоторые указали, что пожертвование было сделано из личных средств, то есть обвинения в растрате госимущества беспочвенны. Другие утверждали, что трансляция вручения денег сделала пожертвование прозрачным, а кроме того, присутствовавшие люди очевидно радовались такому поступку. Фрэнк Тумвебазе, министр угандийского правительства, даже размышлял о том, что Мусевени своим широким жестом показал заботу об экономическом развитии: «Президент