Шум немного стих. Стоявшие в задних рядах пытались протиснуться вперед, чтобы лучше видеть происходящее. Переложив топор в перевязанную руку, незнакомец здоровой рукой вытащил из кармана три картофелины и положил их на стол прямо перед Крюгером.

— И ты с богатеями заодно! — выкрикнул незнакомец так громко, что его услышали даже в задних рядах. — Я вот с этими картофелинами каждый день спускаюсь в шахту! Если ты тоже так жрешь да еще в шахте работаешь, тогда валяй — говори дальше! А если нет, то лучше заткнись! — И, крепко прижав к себе топор, мужичишка пошел из зала, шаркая по полу и волоча одну ногу...

После собрания Крюгер вышел во двор и, увидев Матэ, подошел к нему. Было заметно, что настроение у него далеко не радужное.

— Ты искал меня? — спросил он Матэ.

Матэ кивнул. Они пересекли двор, на котором, как на складе, были сложены железные балки и уже успевшие заржаветь запасные части к машинам. Единственным украшением двора был огромный дикий каштан.

Крюгер перелез через покосившийся проволочный забор.

— Хочу подняться к туристскому особняку. Пойдешь со мной?

— А что тебе там делать? — спросил Матэ.

— Так, посмотреть хочу.

Матэ без особого желания пошел с Крюгером, ломая голову над тем, как ему лучше изложить свою просьбу.

Особняк, стоявший на горе, был виден издалека. Высокое здание из белого камня, построенное еще до войны, принадлежало богачу — владельцу многих гостиниц. Несколько месяцев назад этот дом сняли внаем какие-то деятели из Пешта. Позади особняка зеленела дубовая роща. Сначала Матэ и Крюгер шли вдоль виноградных делянок, а затем свернули на старую каменистую тропку, хорошо знакомую им еще с детских лет. Крюгер шел впереди, осторожно ступая по камням, готовым выкатиться из-под ног. Свой синий свитер он снял и нес под мышкой.

Матэ недовольно ворчал, но Крюгер шел не оглядываясь. Не дойдя до особняка, они остановились у развалин часовни, прилепившейся к скале. Из леса на них дохнуло мятой.

— Видел ты мужчину, который выложил мне на стол свою картошку? — спросил Крюгер, вытирая потный лоб.

— Видел.

— Он-то и есть муж твоей присухи, — со злостью бросил Крюгер и сел на плоский растрескавшийся камень.

Матэ нисколько не удивился, словно ждал такого объяснения. Ночью, когда он увидел незнакомца с топором, у него родилась такая мысль, теперь же, точно зная, кто этот человек, Матэ не без содрогания вспомнил слова старика: «Ночью топором нечаянно тяпнул».

— Паршивый он человечишка, — заметил Крюгер. — Да ты, наверное, слышал его выступление?

Матэ промолчал.

Крюгер, положив свитер под голову, лег на траву, глядя широко открытыми глазами в небо. В этот момент ему показалось, что все происходившее с ним до этого не имеет никакого значения...

Откуда-то из глубины памяти всплыло лицо советского офицера, очень похожего на кавказца. Его чисто выбритые щеки отливали синевой...

— Как только линия фронта передвинется дальше, немедленно делите помещичью землю между бедняками! — объяснял офицер. — Я тебя затем и позвал сюда, — обратился он к Крюгеру. — Людей ты знаешь, я выдам тебе специальный пропуск, так что можешь спокойно ходить и ездить, никто тебя не задержит. Самое важное сейчас для вас — это раздел земли.

— Но я по национальности немец, или, как здесь говорят, шваб, — сказал Крюгер и замолчал, ожидая, что ему ответят.

— Именно это и хорошо, — совершенно серьезно проговорил кавказец.

Времени для раздумий тогда не было, так как в бассейне реки Дравы еще шли ожесточенные бои. Гитлеровцы в панике переправились на противоположный берег реки. А Крюгер со своими людьми тем временем уже делил землю в каких-нибудь пятнадцати — двадцати километрах от Дравы. Крестьяне, получившие надел, говорили: «Хватит с меня и одного хольда». А когда вечером из-за реки раздавался артиллерийский грохот, старались отгадать, на сколько же километров продвинулся фронт.

— Сеялка у нас плохая, ничего с ней не посеешь, хоть землю мы и получили, — не без хитрости говорили крестьяне на следующее утро.

— Вот вернемся и починим, — спокойно отвечал им Крюгер.

— И плуги у нас никуда не годные, — жаловались крестьяне.

— Исправим вам и плуги.

— Лошади все раскованы.

— Это ничего, лошадей подкуем.

— И сапоги-то у нас совсем развалились.

— Пришлем вам и сапожников.

— А что с нами будет, если гитлеровцы завтра вернутся?

— Сюда? Да вы что?! Сюда они больше никогда не вернутся!

И все же гитлеровцам на той же неделе удалось переправиться через реку. Крюгер остался с русскими солдатами. Они отсылали его домой, но он так и не пошел. Целый день пролежал в укрытии, наблюдая за гитлеровскими танками. Земля содрогалась от сильных взрывов. В тот же день в шахтерском поселке кто-то распустил слух, что Крюгер улетел на советском самолете в глубокий тыл, а гитлеровцы успешно наступают уже по этому берегу.

Через два дня части Советской Армии окончательно выбили гитлеровцев из той местности. В первый же день освобождения Крюгер снова появился в поселке. Матэ рассказал ему, что о нем тут болтали люди. Утром следующего дня Крюгер пришел на митинг.

— Фашисты уничтожены навсегда! А я, как видите, здесь! — Он улыбнулся. — К слову, не объясните ли вы мне, куда и на чем я улетал?..

— Напиши-ка ты свою автобиографию, — сказал Крюгер Матэ, который, вырывая вокруг себя пучки травы, наблюдал за суетой муравьев.

— Это еще зачем? — спросил он грубо.

— Завтра к нам приедет один товарищ из Пешта, я ему передам ее.

— Брось ты это! — сказал Матэ после долгого молчания. — Кто я такой? Парень из захолустья! Кому я нужен? Выбросят мою автобиографию из окна вагона по дороге в Будапешт. Стоит ли для этого писать?

Крюгер встал и уставился на Матэ:

— Как ты смеешь так думать о товарище из Пешта?!

— Ничего я не думаю, а автобиографию писать не хочу. Мне и здесь неплохо.

— А то поехал бы учиться, — сказал Крюгер и, сунув в рот травинку, начал грызть ее.

— Учиться?

— А чего ты удивляешься? Ты что, никогда не слыхал, чтобы кого-нибудь посылали учиться? Не посылать же нам того старикашку с топором в руках!

— А куда же ты меня хочешь послать учиться, на кого?

— Тебе разве не все