многие испытывали тоску по дому, по близким, ведь на время обучения нас поселили на уединённой загородной вилле, чтобы ничто не отвлекало от занятий. Лично мне было всё равно. Я и раньше нечасто видел родителей: как истинные аристократы они считали своим долгом проводить жизнь в праздности, за пирами и развлечениями, предоставив заботу о единственном сыне сперва кормилице, затем няне и, наконец, ментору. Насколько помню, их всегда заботило лишь сохранение доброго имени. С сёстрами у меня отношения тоже не сложились. Наряды, украшения и поклонники представляли для них гораздо больший интерес, нежели младший брат…

Извини, я отвлёкся. Сейчас речь о другом. Знаешь, идильские поэты часто именуют судьбу вечной насмешницей. Что ж, в моём случае это прозвище себя оправдало. Так вышло, что день, предшествовавший началу Турнира, был моим двадцатым днём рождения, а день, следовавший за его окончанием, едва не стал днём моей смерти. Расскажу по порядку.

Ни для кого, в том числе и для меня, не являлось секретом, что Совет Семи возлагал особенные надежды на Турнир в этом году. За прошедшее десятилетие Идиль не выигрывал ни разу. Тамганы вели себя всё наглее, агрессивнее. Периодические стычки на границе давно перестали быть сенсацией. В подобных условиях победа мнилась единственным средством избежать новых кровопролитий. По крайней мере, именно это нам втолковывал учитель Бромдаск. Нам, троим избранным, лучшим из лучших, элите молодого поколения. И мои сотоварищи старательно кивали, когда слушали речи ментора, и я кивал не менее старательно, тогда как в голове держал совсем иное. Какое дело могло быть восхваляемому всеми юному гению до перипетий на далёкой границе? Я чувствовал себя без пяти минут триумфатором – вот, где крылась ошибка. Перед глазами стояла блестящая карьера, слава героя. Соперник виделся жалким профаном, ибо неудачи прошлых лет я неизменно приписывал не мастерству тамганов, а слабости и некомпетентности своих предшественников. Но я-то был сильным, отважным и умелым. До первого поединка. При виде того, как огненный дракон вцепился в горло водного, мне почудилось, что небо вот-вот упадёт на землю. Я отлично знал Маррикана, знал его возможности. Он лишь немногим уступал мне. А тот тамган расправился с ним, будто с бездарным неумёхой. Но хуже всего была жалкая извиняющаяся улыбка Маррикана. Мне стало дурно от отвращения, едва я представил подобную гримасу на своём лице. И вдобавок меня охватил страх. Не банальный мандраж перед испытанием – дикий ужас от осознания реальной силы противника. Следующим бился Рикис, и я со всей доступной мне злостью мысленно пожелал ему… проиграть. Тогда от моего поединка уже бы ничего не зависело. Но он победил, хоть и ценой собственной жизни, что сделало последний бой решающим. Путь до арены я проделал с тщетным бессловесным протестом ведомого на убой быка. От позора меня спас инстинкт: нападают – защищайся. После того, как мне удалось отпарировать ряд хитроумных атак соперника, я сам пошёл в наступление, и тут началась настоящая битва. Наши иллюзорные драконы то сплетались, то расплетались, то бросались друг на друга, то отскакивали в стороны. Временами я еле удерживался на ногах от выпущенной наружу мощи. К исходу четвёртого часа напряжённой борьбы мои силы были на пределе. Правда, и соперник мой, вначале казавшийся двужильным, тоже выглядел усталым. По возрастающей частоте его промахов я выяснил, что больше четверти часа он не продержится. Однако моих ресурсов не хватило бы даже на половину этого срока. Предстояло непростое решение: либо подобно бедолаге Рикису потратить оставшиеся силы на последний судьбоносный рывок, либо не рисковать и сдаться. Почему-то именно в тот момент мой взгляд зацепился за бочку, в которую слуги сливали недопитое вино. Поскольку день подходил к концу, в бочке должно было скопиться достаточное количество игристого напитка, традиционно употребляемого знатью во время Турнира. Достаточное для того, чтобы послужить целям загнанного в угол мага. Утомлённые продолжительным боем судьи не заметили моей уловки. Я получил, что хотел: триумф, славу, восхищённые взгляды и речи. Весь вечер на моём лице сияла улыбка. Насквозь фальшивая. Радости я не испытывал, ибо надо мной повисла глыба вины. Я ощущал себя гиеной в львиной шкуре. Ночь и то не принесла облегчения, кошмары перемежались с частыми пробуждениями. Наутро меня арестовали. Оказалось, что обман раскрылся, причём самым неожиданным образом. Слуги, которые согласно обязанностям должны были вылить остатки вина в сточную канаву, не устояли перед искушением отведать благородный напиток. Вот только вместо божественного нектара их глотки смочил чистейший уксус. Несмотря на поздний час, о казусе немедленно доложили распорядителю Турнира. После тщательной проверки сомнений не осталось. От немедленной казни меня спасло только то, что тамганские вожди в связи с поражением спешно покинули плато и отправились восвояси. К высоким персонам послали курьеров, а меня, чтобы не сбежал, связали, расстреляли из луков и подвесили за ноги на дереве. Поставили часовых. Разумеется, магов. Но мне снова повезло. Вечером опустился густой туман, из которого я соткал дремотную иллюзию. Пока часовые боролись с наваждением, я досуха выпил ближайшую речушку, к счастью, богатую каскадами, и телепортировался. Из-за нехватки времени на подготовку пришлось долго блуждать по небесным путям в поисках безлюдной местности. Так я попал в резервацию.

* * *

– Понимаешь теперь? Меня заботит лишь спасение собственной жизни. Зная нравы тамганов, нетрудно предсказать, что, если нарушитель, то есть я, избегнет наказания, они развяжут войну. И даже это меня не останавливает. Видишь, ради кого ты нарушаешь законы, идёшь на риск? Ради малодушного негодяя и предателя.

Мутный, расфокусированный взгляд Кшанти заставил Акара сомневаться в том, что ликанка услышала хотя бы половину его пространного монолога. С громким вздохом юный маг прислонился к стене.

– Ава давай законы, – внезапно подала голос дикарка, – моя нарушай нет. Ава говори, чтобы тебя защищай, и моя защищай.

– Ну и чёрт с тобой! – зло бросил Ибис. – Хочешь пропасть ни за что ни про что – пожалуйста. Твоё дело. Я тебя предупредил.

Впервые в жизни юноша из благородной семьи накинулся на еду с таким остервенением. Как только последние лепёшки были растерзаны и проглочены, Акар и Кшанти двинулись в путь.

Река появилась неожиданно. Дикарка раздвинула плотные стебли тростника – за ними показалась ровная глянцевитая поверхность насыщенного жёлто-зелёного цвета.

– Пришли, – объявила Кшанти. – Как Ава говори, бери, сколько нужно, чтобы жить, но не больше.

Акар скривился.

– Шутишь что ли? В этом-то болоте? Тут лягушек да крокодилов ловить, а не силу.

– Твоя проси река, моя приводи, – обиделась Кшанти.

– Ладно, не злись, – похлопал дикарку по спине