— Я не потерплю, чтобы посторонние вносили в мою работу свои поправки, — ухмыльнулся Никола. — Поэтому я и приехал в вашу дыру — проследить, чтобы мой эскиз остался таким, какой он сейчас есть.

Впервые я видел столь щепетильного художника. Ему бы явно не помешало получше вникнуть в наше ремесло. Когда картоньер, увеличивая рисунок, переносит его на ткань или бумагу, чтобы получился картон, который затем послужит образцом для ковра, он непременно делает изменения. Такова природа вещей. То, что красиво на небольшом эскизе, совсем не обязательно сохранится на большом картоне. Образуются пустоты, которые надо непременно чем-то заполнить: фигурами, деревьями, животными или цветами. Картоньеры вроде Филиппа в этой области мастера. Переводя эскиз, они заполняют незанятые пространства, так что шпалера получается красочной и целостной.

— Должно быть, вы большой знаток по части эскизов и их обработки, — съязвил я.

Я намеренно опустил обращение «сеньор». Может, он и художник из самого Парижа, зато я хозяин брюссельской мастерской. Раболепство тут неуместно.

— Меня знают при дворе… — нахмурился Никола.

— У Никола прекрасная репутация при дворе, — вмешался Леон, — и Жану Ле Висту эскизы пришлись по вкусу.

Леон говорил скороговоркой, и меня разобрало любопытство: чем на самом деле знаменит Никола? Не послать ли Жоржа-младшего в гильдию художников, чтоб порасспросил людей? Вдруг кто-нибудь о таком слыхал?

Женщины принесли закуски, а мы тем временем приготовились снимать ковер со станка. Для ткача это знаменательный день — окончание долгого и кропотливого труда. На этот раз на все про все у нас ушло без малого восемь месяцев. В процессе работы мы имеем дело лишь с небольшим участком ковра шириной в ладонь, который потом наматывается на деревянный валик, поэтому целиком ковер можно посмотреть только в готовом виде. И еще — мы ткем с изнанки и можем видеть лицевую сторону, только когда подсовываем зеркало под основу, чтобы проверить, что получается. Лишь после того, как ковер снят со станка и разложен на полу, мы собираемся вокруг и глядим на свое детище. Молча стоим и любуемся.

Этот миг — все равно что сгрызть свежий весенний редис после того, как много месяцев ел одну старую репу. Бывает, у меня руки опускаются, когда заказчик упрямится и не дает денег вперед, либо когда красильщики, торговцы шерстью, шелком или золотой нитью требуют платы, которой у меня нет, либо когда артачатся подручные, либо когда Кристина, ничего не объясняя, подает жидкий суп. В такие дни я вспоминаю об этой благоговейной минуте и опять испытываю воодушевление.

Я охотнее снимал бы шпалеру в отсутствие Леона и Никола. Они не гнули спины все эти месяцы, не царапали себе пальцы, вплетая золотую проволоку, не мучились головной болью оттого, что постоянно напрягали глаза, вглядываясь в основу и уток. Разумеется, я не мог попросить их выйти, равно как и обнаружить свою досаду. Lissier не выдает своих истинных чувств торговцу, с которым ведет дела.

— Вы покуда перекусите, — произнес я, показывая на блюда, которые внесли Кристина и Алиенора. — Мы сейчас снимем ковер, а затем спокойно обсудим заказ монсеньора Ле Виста.

Леон кивнул, а Никола буркнул:

— Брюссельская стряпня…

И тут же вразвалочку подошел к блюдам, ухватил устрицу, наклонил голову набок и, причмокивая, проглотил ее. Затем облизал губы и улыбнулся Алиеноре, которая как раз проходила мимо, неся стул для Леона. Я довольно ухмыльнулся — он еще узнает, почем фунт лиха. Кроме всего прочего, он не больно-то умен.

Мы встали на колени и прочли молитву святому Морису, покровителю ткачей. Затем Жорж-младший протянул мне ножницы, я собрал в горсть нити основы, натянул их и перерезал. При первом клацанье ножниц Кристина вздохнула, а затем все стало тихо и продолжалось так до самого конца.

Когда с этим этапом было покончено, Жорж-младший и Люк принялись сматывать ковер с нижнего валика. Их почетной обязанностью было взять шпалеру за оба конца и разложить на полу. Но сначала предстояло отрезать основу с противоположного края. Я кивнул, и ребята потянули ковер на себя так, что открылась лицевая сторона. Далее мы тихо стояли и смотрели. Одна Алиенора удалилась в дом, чтобы принести пива.

Ковер изображал волхвов, пришедших поклониться Христу. Гамбургский заказчик не поскупился. Помимо шерсти и шелка мы использовали золото и серебро и по возможности применяли прием штриховки, передавая постепенный переход одного тона в другой. Из-за этого работа затянулась, но у меня не было сомнений, что заказчик поймет: овчинка стоит выделки. Ковер получился, не побоюсь сказать, великолепным.

Признаться, я считал, что Никола не удостоит его вниманием — либо хмыкнет, либо обругает, либо заявит, что нам еще далеко до парижских ткачей. Но он точно язык проглотил, все стоял да рассматривал рисунок. У меня даже настроение поднялось.

Жорж-младший первым нарушил молчание:

— Замечательное платье на Деве Марии. Кажется, будто оно из настоящего бархата.

— Ерунда. То ли дело красная штриховка возле зеленых чулок молодого короля. Сочетание красного и зеленого очень впечатляет.

Штриховка и впрямь была исполнена отлично. Я доверил этот кусок Жоржу-младшему, и он не подкачал. В самом деле, соединить два участка цвета, сохранив при этом четкие контуры, отнюдь не просто. Цветовые пятна должны иметь строгие очертания, одно неверное движение — и пропадет весь эффект.

У Жоржа-младшего и Люка вошло в привычку хвалить друг друга. Естественно, позднее разговор доходит и до огрехов, но начинают они все-таки с достоинств. Подобное отношение к подручному красит моего сына, который запросто мог бы приказать Люку подмести пол или притащить моток шерсти. Но они месяцами трудятся бок о бок, и, если между ними пробежит кошка, пострадает ковер, то есть в конечном счете все мы. Люк пока еще ученик, но у него все задатки ткача.

— «Поклонение волхвов» для Шарля де Бурбона — не брюссельская ли это работа? — спросил Леон. — Несколько лет назад я видел эту шпалеру в его парижском доме. Если память мне не изменяет, на молодом короле там тоже были зеленые чулки.

Алиенора шла по мастерской с кружками пива. При этих словах она запнулась, все притихли, только было слышно, как пиво выплеснулось на пол. Я было открыл рот, чтобы сказать пару слов в свое оправдание, но передумал. Ловко все-таки Леон подцепил меня на крючок.

«Поклонение волхвов», которое он упомянул, действительно сработала одна из брюссельских мастерских, но главное — Шарль де Бурбон выкупил картон, тем самым запретив воспроизводить рисунок. От чулок зеленого цвета я пришел в полнейший восторг и позаимствовал эту деталь, здраво рассудив, что Шарлю де Бурбону вряд ли попадется на глаза ковер гамбургского заказчика. С другими lissiers отношения у меня были самыми теплыми, и в случае чего я подкупил бы гильдию, заставив ее помалкивать о моем прегрешении. Мы, брюссельские ткачи, случается, перебиваем друг у друга заказы, но, если прижмет, стоим за своих горой.