Левых сразу заводили в вагоны без «теста на салют».

Митя подошел к врачу, тот поднес ему гониометр к скуле и глазнице, указал влево, но вдруг Митя пристально так на него посмотрел, пробормотал что-то. Пару слов всего. Врач сначала закатил глаза, пожал плечами, и указал в правую сторону.

Слава Богу!

Непонятно было, что шельмец Митька сказал, но это убедило фрица в частичной принадлежности Мити к арийской расе. Затем Митю подозвал Вагнер, они обменялись салютами, и Вагнер даже улыбнулся удовлетворенно.

Когда сегрегация закончилась, вагоны были полностью забиты военнопленными. Послышался паровозный гудок, состав снялся с тормоза и плавно тронулся, раскачиваясь, стуча колесами по рельсам.

Зазвенели цепи, сдерживавшие Везденецкого, и со стороны он казалася чудовищем, закованным в металлический саркофаг. Еще и вагон бронированный выделили. Видать, Веббер сполна поведал фюреру, на что способен русский носитель вируса «ВБ-1», и это было плохо. Именно потому и нужен был капо, чтобы как-то прервать цепочку инъекций, мешавших активации патогена.

Только вирус не давал Везденецкому умереть от холода.

Невзирая на речи вокзального «политработника», издеваться над русскими стали еще с момента прибытия к Каменску-Шахтинскому, когда состав остановился рядом с платформой и скрипнул тормозами. Все вагоны с левыми пленниками, включая вагон Везденецкого, залили ледяной водой из пожарного шланга, и это в десятиградусный мороз. Струя воды ударила через бойницу Везденецкому прямо в лицо, залилась в нос и рот, защипала в носу, обожгла легкие. Он закашлялся, съежился от холода, но выдержал. Вирус в его теле перевел митохондрии клеток в режим усиленной выработки энергии, так что какое-то время мороз можно было терпеть даже будучи полностью голым.

Вот только не всем повезло быть носителями «ВБ-1». В левую колонну пленных попадали, как правило, немощные старики, немощные мужчины, не слишком красивые женщины и иногда дети. Сразу после холодного душа немцы выгнали на мороз сотни военнопленных, заставив разуться.

Перед строем пленников расхаживал какой-то фриц, державший ладонь на кобуре с «Люггером». Он прошагал из одного конца строя в другой, сурово оглядывая нахохлившихся от холода мужчин с женщинами, а затем гаркнул по-немецки:

— Раздевайтесь, мерзкие свиньи!

— Раздевайтесь, мерзкие свиньи! — повторил переводчик, одетый в черную лагерную униформу с белой повязкой «капо» на плече.

Ну, всё. Кончилась пропаганда добра и нежности, началась нацистская диктатура.

Глава 8. "Тихий дон"

Пленные неохотно раздевались и дрожали от холода, дрожали от страха. Фриц терпеливо ждал до тех пор, пока последний мужчина не бросил на снег тонкую рубашку. Фриц терпеливо скомандовал переводчику:

— Несите униформу.

Переводчик кивнул, и дал отмашку рядовому, охранявшему парадный вход вокзала.

Фрицы-рядовые прикатили небольшую тележку, плотно набитую полосатыми рубашками и полосатыми штанами, оставили её перед строем. Даже в мороз от лагерной униформы несло потом и гнилью, но никто не рисковал возмущаться отсутствию новой, или хотя бы стиранной одежды. Людям было страшно выражать эмоции, так что они, скрепя зубы, принимали правила игры, правда не все.

Рослый светловолосый мужчина с жиденькими усами взял рубашку, увидел на ткани пятна засохшей крови на и сердито нахмурился, взглянув на фрица исподлобья.

— Мы тебе що, собаки? — процедил мужчина сквозь зубы. — Вы же обещали….

Фриц молча выхватил из кобуры "Люггер" и прицельно выстрелил мужчине в лоб, да с таким проворством, что позавидовали бы ворошиловские стрелки. Мужчина запрокинул голову и повалился навзничь, люди в строю дрогнули от звука выстрела, женщины заплакали, но очень тихо, чтобы не раздражать злобного немца. Только дети не сдерживали слез и вцепились в штанины взрослых, стоявших рядом.

Люди бросились переодеваться и переодевать детей, а фриц удовлетворенно хмыкнул.

У Везденецкого в груди защемило. Он с силой дернул цепь, зарычал в приступе злобы, но из-за инъекции не смог разорвать звенья. Ему хотелось вырвать фрицу глотку, да жаль, что обстоятельства пока не позволяли. "Ну, ничего, мразёныш! Я до тебя доберусь!" — подумал он с гневом, мысленно занеся фрица в воображаемый список смерти.

Грохот выстрела привлек Вагнера. Вагнер встал рядом с фрицем, окинул труп мужчины безразличным взглядом, и проговорил на ломанном русском:

— Вы, черви, должны понимать, где оказались и чем вам предстоит заниматься, — Вагнер сложил за спиной руки, выдержав небольшую паузу. — По распоряжению фюрера и господина Веббера девяносто процентов из вас будут уничтожены, а десять процентов удостоятся жизни в Новой Великой Германии. В "Избранную десятку" попадут крысы, проявившие в труде наибольшее усердие, и только после им позволят называть себя недолюдьми. Так что я, на вашем месте, поберег бы силы. И понял важную вещь…. - он задумчиво оглядел строй, задержав взгляд на девочке, которой, наверное, не исполнилось девяти лет. Она дрожала от холода, испуганно прятала глаза и сжимала побелевшими ладонями маленькую деревянную лошадку, бережно вырезанную из дуба и покрытую лаком. Вагнер положил на плечо девочки металлическое изголовье трости, девочка затаила дыхание и застыла, будто парализованная. — Кому ты служишь?

— А…. А…. - девочка хватала ртом воздух, не в силах выговорить и слова.

— Пожалуйста…. - взмолилась темноволосая девушка, шагнула из строя и встала перед Вагнером на колени. — Не трогайте ее, умоляю! Ей только восемь! Она еще не знает….

— М-м-мал-ч-а-а-ать! — рявкнул Вагнер, и повалил девушку звонкой пощечиной. — Говори только с разрешения! Пока я не позволю — никто не должен издавать звуки! Как тебя зовут, девочка? — Вагнер снова положил трость ей на плечо.

— К-катя, — жалобно ответила девочка. — Пожалуйста, дядя, не обижайте маму….

— Так вот, — Вагнер склонился над Катей. — Теперь у тебя нет имени. Теперь у тебя есть порядковый номер, — он оглядел цифры, вышитые на рубашке Кати. — Пятьсот сорок восемь шестьсот семь. Теперь ты откликаешься только на них. У тебя больше нет имени. Ни у кого из вас! — он обвел строй тростью. — Ни у кого из вас нет имен! Вы всего лишь цифры, и всего лишь инструмент! Вы служите рейху! Служите фюреру! Те из вас, кто будет служить достойно, выживут! А это…. — Вагнер выхватил из рук Кати лошадку, Катя всхлипнула и беспомощно опустила руки. — Игрушкам здесь не место! У вас на уме должна быть только работа! Вы, русские, не бесполезный мусор. Третьему Рейху нужна прислуга, и фюрер окажет вам честь, позволив стать рабами Новой Германии!

— Не надо, пожалуйста, — попросила Катя сквозь слезы. — Ее для меня сделал папа. Он сказал, что если мы с ней расстанемся, она будет грустить.

— Меня раздражают дети и их нелепые фантазии, — скривился Вагнер, а затем пояснил: — Это кусок дерева, как моя трость. Дерево не способно грустить. А вот тебе, пятьсот