Одри завершила прыжок, приземлившись животом на холодный пол серверной. Удар был настолько сильным, что от боли у нее помутилось в глазах. Но она быстро вскочила на ноги, и превозмогая боль, бросилась к северу Сальвадора с вытянутым вперед указательным пальцем, который и приземлила прямо на кнопке питания компьютера. Послышался утробный звук и все лампочки, только что активно мигавшие — погасли. Дело было сделано, но Одри на этом не успокоилась, а повыдергала все провода, подключенные к задней стенке сервера. А потом, обнаружив под ногами отвертку Ван Куанга, занялась крышкой. И сорвала ее, обнажив компьютерное нутро, в котором мирно соседствовали разные микросхемы, в которых она ничего не понимала. И тогда Одри принялась вытаскивать платы одну за другой и бросать их на пол, а потом с наслаждением топтать ногами всю эту неприглядную кучу зеленых пластинок с затейливым рисунком. Она до такой степени увлеклась актом мщения, что даже не заметила, как к ней подошел профессор. Нави уже разблокировал дверь.

Оксенкруг некоторое время полюбовался действиями Одри, а потом мягко сказал:

— Хватит. Он уже мертв.

На самом деле, профессор горько сожалел об утрате Сальвадора, хотя и понимал, что тот стал опасным. И даже в это минуту он думал не о том, что спасена станция «Тауганга» и никто не погиб. Нет, он думал о том, что программа сохранена в его чемодане и, значит, можно будет пробовать снова и снова. Конечно, учитывая нынешние ошибки.

Станция все еще сотрясалась — это Нави включил силовое поле и теперь оно избавлялось от налипших на обшивку камней.

Эпилог

Модеста, Лорин и Рави забрались в модуль и уселись в удобные кресла, поджидая еще двух пассажиров. Рави уверял, что своими глазами видел, как следом за ним шли Ван Куанг и Данте. Но время шло, и никто больше не появился. Потом бортовой робот объявил, что модуль готов к вылету, мягко просвистела сирена, дающая знак к отправлению, и все трое почувствовали, что модуль отделился от станции и начал набирать скорость.

— Мне это не нравится, — сказала Лорин, стаскивая шлем скафандра. — Неужели мы единственные, кто успел улететь?

Видимо так и было, потому что сколько бы они не вглядывались в пространство, других модулей не видели. А ведь их должно было быть шесть. Сама станция казалась теперь шаром с неровной поверхностью, слепленной из камней, и все новые и новые астероиды спешили к ней, чтобы навсегда прилипнуть к этому комку из космической грязи. Вокруг станции формировалось пылевое облако.

— Кажется, ему удалось создать новую планету, — грустно сказала Модеста. — Как же я его ненавижу.

Лорин кивнула:

— А ведь это он убил всех. Невозможно выжить внутри вот этого…

Она не знала, как называть новое образование, претендующее на звание планеты. Поэтому она выпалила первое, что пришло в голову:

— …этого — чудовища Франкенштейна!

И надо, сказать, она была недалека от истины.

Рави молчал, переживая целую гамму чувств, которые складывались в стихи. Это были печальные стихи, кладбищенские.

— Сморите! — вдруг воскликнула Модеста. — Смотрите!

Происходило что-то невероятное. Неопрятные комки космического мусора, только что стремившиеся к станции, вдруг отпрянули от нее, словно рой пчел, учуявших вместо нектара бензин. А потом, темная масса, скрывающая «Таугангу» раскололась и отвалилась огромными кусками как скорлупа от вареного яйца.

«Тауганга» вновь появилась на фоне звездного неба, с одного боку освещенная Юпитером. Даже издали можно было увидеть, что ее обшивка почти не пострадала. В этом Сальвадор не наврал. Он, действительно, оберегал людей от опасности.

— А нам уже не вернуться, — подытожила Модеста, — но оно и к лучшему. Я выйду на пенсию, а в космосе пусть болтаются молодые. Путь к Земле далек, но зато мы можем теперь сколько угодно спать, читать книги из библиотеки, слушать музыку и разговаривать.

— А еще смотреть фильмы, — добавила Лорин. — пусть этот полет станет долгожданным отпуском.