мгновенно решаю все проблемы.

Хотя профессор не подал виду, что его волнуют заявления программы, он испытал странное чувство внезапной тоски и тревоги. Что-то шло не так, как задумывалось, а ведь он вложил в программу максимум дружелюбия к людям и их деятельности. Что будет, если Сальвадор, потренировавшись на игре, начнет разыгрывать то же самое с людьми, вообразив, что он создал мир вокруг себя и может позволить изменять его как захочется? Но Оксенкруг тут же себя и успокоил, говоря, что такое невозможно по многим причинам. И главное, что усатому испанцу никак не вылезти из своего монитора, и играть он может только на слабостях людей, но не воздействовать на них физически. Единственное, что в его возможностях — это отключить системы жизнеобеспечения и всех убить. Но это вряд ли. В него заложена защита от таких опрометчивых решений. Однако профессор все-таки еще раз перепроверил мощность защиты и ввел еще несколько ограничений. Сальвадор, словно бы ничего и не заметил.

В четыре часа дня на всех мониторах появилось объявление, выполненное в технике, имитирующей акварель и гласящее что, «в шесть часов вечера, все члены команды приглашаются в кают-компанию, где будет происходить поэтический вечер, посвященный творчеству второго помощника капитана Рави. Каждый из присутствующих сможет прочесть любимые стихи, который следует разыскать в библиотеке и выучить наизусть». Вокруг надписи кружили бабочки и распускались неведомые цветы.

Это предложение всем, конечно, понравилось. В серых буднях часто хочется чего-то яркого. А стихи — это совсем неплохо. Можно и вспомнить кое-что из далекого детства, а можно найти новое. Поэтому все, кто никогда не запоминал стихи, с энтузиазмом принялись разыскивать их в библиотеке. Наверное, впервые за историю станции, было получено столько запросов на поэзию. Обычно искали какую-то научную информацию, иногда романы, чтобы почитать перед сном.

И к шести часам кают-компания была заполнена. Тем более, что Сальвадор опять напомнил, что ужин будет приготовлен по его рецептам.

Первым выступал виновник торжества второй помощник капитана по имени Рави. Он вышел вперед, раскланялся и сказал вступительное слово:

— Мое имя в переводе с санскрита означает «солнце». Я думаю, что оно очень созвучно моему таланту, — он скромно поклонился. — Я знаю, что на станции никто, кроме меня не увлечен поэзией. Но теперь, когда появился несравненный Сальвадор, — он указал на экран монитора, — я понял, что нельзя держать поэзию на привязи в стойле. Я обязан подарить ее вам, чтобы и вы могли разделить со мной восхищение красотой и величием художественного слова.

Он снова поклонился и сорвал аплодисменты.

— Стихи давай, — крикнул со своего места Данте. — А то я тоже хочу повыступать.

Рави закрыл глаза и, будто бы к чему прислушиваясь, с завыванием, как все истинные поэты, вдохновенно прочел стихотворение:

— В теплице, где царит покой,

Цветы, как бабочки, порхают,

И под стеклянной пеленой

Их ароматы разливают.

Среди орхидей и роз

Тебя, Лорин, я вспоминаю,

И в сердце моем, как в знойный день,

Любовь пылает и сияет.

Послышались жидкие хлопки. Только Лорин, услышав свое имя, взвыла от счастья и принялась хлопать так, словно желала отбить ладони.

— Так себе, — уныло произнесла Одри, ожидавшая чего-то большего. Сама она подготовила стихи Бернса и боялась, что такую простенькую поэзию никто не оценит.

— Прекрасные стихи! — объявила Лорин. — А кому не нравится… Те просто ничего не понимают в поэзии.

Рави покраснел до корней волос и смущенно улыбнулся.

— Стишки дерьмовые, — подытожил Данте. — Но на безрыбье…

Лорин чуть не задохнулась от ярости. Но подумав, решила не устраивать публичный скандал, а обратилась к Рави:

— Я с удовольствием, — делая особое ударение на слово «удовольствие», сказала она — буду слушать твои стихи, но не в таком обществе. А за чашкой кофе на палубе.

— Ого! — воскликнул Данте. — В добрый путь.

Сальвадор не преминул воспользоваться ситуацией:

— Стихи отличные, — безапелляционно заявил он, — уж мне-то, можете поверить. Никто не знает столько стихов наизусть как я. Но я, тоже… грешу.

— Браво! — выкрикнул Франц. — Давай, машина, покажи им всем.

Сальвадор откашлялся и проникновенно зачитал:

— Земля, как колыбель, качает нас,

Даря тепло и ласковый приют.

И в этой колыбели каждый час

Любовь свою мы с трепетом зовем.

В зеленых рощах, в поле, на лугу,

В журчании ручья, в сиянье звезд,

Любовь повсюду, стоит лишь взглянуть,

И сердце ей навстречу радостно зовет. (1)

Слушатели растерянно переглянулись. Сальвадор говорил о Земле, которую совершенно не знал, но по Земле здесь скучали все.

— Очень проникновенно, — сказал Франц. — Не Гете, конечно. И с ритмом что-то не то. Но хватает.

— С рифмой тоже что-то не то, — пробормотал Данте. — Но получше, чем у нашего стихоплета. Душевнее.

Сальвадор сиял, даря улыбки направо и налево, словно победил целый литсовет. А потом делал вид, что внимательно слушает другие выступления и хлопал вместе со всеми.

В целом, вечер оказался приятным, и, расходясь, все решили, что неплохо было бы проводить такие тематические вечера. Тем более, что Сальвадор обещал об этом позаботиться. У него в планах были даже уроки рисования и драмкружок.

Оба стихотворения сгенерированы нейросетью Gemini. А надо сказать, что еще месяц назад рифмы ей вообще не давались.

Глава 8

Лорин, оператор кухонных роботов, и Рави, второй помощник капитана, нашли друг друга. Еще в тот памятный поэтический вечер они рука об руку покинули кают-компанию и с тех пор почти не расставались. Их можно было увидеть то в одном отсеке станции "Тауганга", то в другом. Они вместе наблюдали восход Юпитера на смотровой палубе, а потом вдруг оказывались в теплице, где бродили между тощих кустов батата, раздражая Данте своим бесцельным шатанием. Пока они только держались за руки, не позволяя себе никаких вольностей. Но это было не следствием высоких моральных качеств пары или их целомудрия, а результатом действий Сальвадора, который с несвойственным для машины жгучим интересом наблюдал за развитием ситуации, которую сам же и подстроил.

Для него не было ничего увлекательнее, чем следовать за влюбленной парой из отсека в отсек. Заметив, что Рави пытается поцеловать Лорин или прижать к стенке, он выкрикивал что-то неожиданное и громкое, например: «Га!» или елейным голосом шептал: «Я все вижу».

Ради этого Сальвадор взял под контроль всю кухонную работу и сам управлял шеф-поваром, освободив для Лорин почти все рабочее время. Он даже стал управлять роботами-уборщиками, множа свои копии по мере необходимости.

От всевидящего ока Сальвадора можно было