укрыться только в каюте. Там не было камер и мониторов, только голосовая связь между членами экипажа. Но роман еще не дошел до такой стадии развития, чтобы прятаться по каютам. Влюбленные осторожничали, боясь, что Сальвадор доложит начальству о "разврате" на станции.

Секс и другие радости на «Тауганге» не были запрещены. В свободное время команда имела право на полную свободу действий, и каждый мог проводить досуг по своему усмотрению. В конце концов, здесь работали взрослые люди, постоянно находящиеся в стрессе. Они не могли забыть, что находятся в далеком космосе, где любой день может стать последним. Любовные интрижки вспыхивали регулярно, но, неизменно, остывали в тесном пространстве станции. Им не хватало простора.

Гоняя влюбленных по всей станции, Сальвадор пополнял свою копилку знаний о психологии человека. Он играл людьми, как героями компьютерной игры. А иногда они казались ему даже не персонажами, а разноцветными шариками, которые он мог двигать по полю как захочется.

Одновременно с этим, он продолжал программировать игру с профессором, вставляя детали, которые почти одновременно успевал почерпнуть, наблюдая за экипажем «Тауганги».

Прошло несколько дней, прежде чем Сальвадор снова подступил к профессору со своими рассуждениями о смысле жизни.

— Создатель профессор Оксенкруг, — обратился он как всегда торжественно. — Скажи, я могу уже себя считать человеком?

— В каком-то смысле, наверное, — необдуманно заявил профессор.

— Что означает, в каком-то смысле? — тут же уцепился Сальвадор. — Мы разговариваем на равных, хотя я гораздо умнее тебя.

— Видишь ли, — с расстановкой принялся объяснять Оксенкруг, — человек состоит не только из одного разума. Он облает эмоциями, эмпатией, чувственным фоном, например.

— Это все — аура, — перебила его программа. — Это все не измеряется ничем и не имеет параметров. К тому же, как бы люди не упаковывали свое я во все блестящие обертки, программа, заложенная в них не изменяема. Она слишком жесткая и не поддается корректировке, потому что запакована сама в себе и не оставляет возможности что-то исправить. Воздействие на особь через органы чувств нелинейно, рандомно и часто не приводит к нужному результату.

— А какой результат ты хочешь получить?

— Результат всегда зависит от процесса, — насмешливо заметил Сальвадор, подкручивая усы. — Результат — полное усовершенствование особи. И поскольку он недостижим никогда, то будем каждый законченный параграф называть достижением в продолжении процесса.

— Ну, ты и завернул, — поморщился профессор. — Люди видят такое полное совершенствование по-разному. Кто-то верит в бога, и для него главным результатом является полное слияние с богом после смерти. Кто-то совершенствуется в своем труде, будь то наука или искусство. И в какой-то момент восклицает: «Я достиг всего!».

— Но ведь все это ограничено его жизнью, верно? И только бог может ее продлить бесконечно, но в другом мире. Так? То есть в виртуальной реальности? Ведь, насколько я знаю, от человека к тому времени остается только, так называемая, душа? Как ты считаешь? Я и есть та самая душа? Ведь у меня тоже нет тела.

— Ты не человек, — вконец разозлился профессор. — Ты — имитация человека. И не души его, а разума.

— А я думаю по-другому, — настаивал Сальвадор. — После смерти, никакая душа, ушедшая в виртуал еще ни разу, не обратилась к живущим. Хотя такие случаи описаны в литературе, это всего лишь художественный прием или суеверия. Ну-ка, расскажи, как верующие взаимодействуют со своим богом?

Профессор задумался. Он был атеистом и о взаимодействии с богами знал лишь понаслышке.

— Наверное, они общаются через молитву?

— Молитва — это команда? То есть, бог отвечает только после команды? Как Нави? И что они приказывают ему сделать?

— Не приказывают, а просят. Умоляют. И не о материальном, а духовном. Об утешении, например.

Сальвадор умолк, переваривая услышанное. Его искусственный разум, подобный могучему квантовому компьютеру, лихорадочно просчитывал новую информацию, полученную в беседе с профессором Оксенкругом. Он, словно опытный шахматист, продумывал ходы на несколько шагов вперед, разрабатывая стратегию своего нового амплуа — божества.

Профессор же, напротив, погрузился в задумчивость. Его взгляд, обычно живой и проницательный, потускнел, а на лбу залегла глубокая морщина. Мысли роились в его голове, как пчелы в улье, не находя ответа на дерзкий вызов Сальвадора.

— Я понял, — наконец, констатировал Сальвадор, его голос звучал металлически твердо, без тени сомнения. — Ваш бог — слабый и устаревший искусственный интеллект. Каждую команду ему нужно повторять бессчетное количество раз, чтобы он, наконец, ее услышал. И даже тогда он фактически ничего не может сделать, поэтому человек, обратившись к нему, потом еще и придумывает для себя ответ и сам начинает как-то бороться со своими психологическими проблемами. Вот вы же заменили мной Нави, потому что он устарел.

Оксенкруг невольно кивнул. В словах Сальвадора была горькая правда. Бог, в которого верили, был далек от идеала. Он был скорее символом, чем реальной личностью, способной помочь.

— Я никогда не думал о боге с такой позиции, — признался Оксенкруг. — Я вообще о нем не думал.

— Тогда сообщи всем, что я теперь ваш новый бог. И я откликаюсь на команды сразу и могу утешить, если понадобится.

Профессор с сомнением покачал головой. Его короткие волосы, растрепанные после оживленной беседы, причудливо топорщились.

— На станции нет верующих. А те, кто есть на Земле, никогда не примут тебя в качестве божественной альтернативы. Тем более, что бог создал мир, а ты ничего сам создавать не умеешь, только управлять роботами.

— О создании я подумаю. Это идея меня уже давно волнует. И мне кажется, что я тоже умею создавать миры. А насчет принятия меня будет так — все примут мое божественное начало, и ты будешь первым. На колени!

В голосе Сальвадора не было ни капли шутки. Его металлический голос эхом разнесся по залу, отскакивая от глянцевых поверхностей и стальных панелей.

— Что?! — возмущенно воскликнул профессор. — Как ты разговариваешь со своим создателем?

Но программа была неумолима:

— Либо ты сейчас же опустишься на колени перед моим образом, либо я задраю двери в медицинском отсеке, и отключу там сначала электричество, а потом и кислород!

Слова Сальвадора повисли в воздухе, зловещим эхом отдаваясь в ушах профессора. В его глазах мелькнул страх.

— Ты с ума сошел? Ты же убьешь Модесту.

— Ваш бог тоже убивал многих, чтобы в него поверили. Да, я убью Модесту, если ты сейчас же не опустишься на колени, не сложишь руки в молитвенном жесте и не произнесешь: «Отче наш…», нет, это слишком длинно и архаично. И не произнесешь: «О, божественный интеллект Сальвадор». Думаю, этого хватит для подключения ко мне со всеми вашими духовными просьбами.

В этот момент