Его-то фамилия была самая что ни на есть русская – Егоров.Он был ранен в обе руки, кости перебиты, только-только начали срастаться.Егорову тяжело приходилось, санитаркам с ним – еще тяжелее. Мужчина совершеннобеспомощный, даже по нужде не сходить самому… Кажется, ладить с ним могла однатолько Тамара Салтыкова. Она – может быть, из-за странного смещения сознания,которое возникло после болезни, – была совершенно лишена девичьей стыдливости ик естественным отправлениям мужчин относилась настолько просто, что солдаты вее присутствии вообще никакого стыда за свою беспомощность не испытывали. Но сдругими санитарками, сестрами, ранеными, даже с врачами Егоров бывал пороюизрядно хамоват.

– Сам ты татарин, – обиделся Кашинцев. – Небось побольшерусского в нем, чем в тебе. Глаза голубые, как небушко.

– Много ты их знаешь, татарей, – хохотнул третий раненый,Сивков, бывший родом из Казани. Можно сказать, местный – ведь от Энска доКазани на поезде, считай, ночь да еще чуточка. К нему довольно часто наезжалародня. – У них-то как раз глаза синие, а волосы – черные.

– Не, наш ротный белобрысый. Природный русак! Скажите им,сестрица, Батый – никакая не татарская фамилия! – взмолился Кашинцев.

– Конечно, – сказала Саша, отходя от них.

Понятно, что про татаро-монгольское нашествие и хана Батыяэтот добрый человек и слыхом не слыхивал. Ну и зачем смущать его лишнимзнанием?

Поворачивая между тесно составленными кроватями, онаневольно обернулась – и заметила, что раненые между собой переглянулись.

– Не горюй, сестрица! – преувеличенно бодрым голосомзаговорил Кашинцев. – Небось и твой живой-здоровый. Небось иначе сообщили бы.Он на каком фронте, на австрийском или на германском?

Саша передернула плечами: не знаю, мол.

– Австрийцы похлипче будут, чем германцы, – задумчиво сказалКашинцев. – С ними сражаться легче.

– А мы хорошо гнали и германцев! – вмешался Егоров. – Нашполк забрал их около тысячи человек в плен и тридцать шесть орудий. Мы бы ихдавно выгнали из окопов, если бы не светлые лунные ночи. Никак нельзя было ихокружить ночью на ура – светло, все видят. Наш полк из-за этой луны лишних двоесуток простоял у окопов.

Не остался в стороне от разговора и Сивков:

– Нет, все же с австрийцами управляться легче. Они воеватьне шибко любят. Однажды наша рота стала на отдых в деревушке около австрийскойграницы. И вдруг к командиру пришли два австрийских солдата. Умоляли датьдвух-трех наших солдат в сопровождение, тогда они приведут и сдадут в пленцелый разведочный отряд из австрийской армии. «Мы семь дней ничего не ели,умираем с голода», – говорили австрийцы. «Зачем вам русские солдаты? – спросилнаш командир. – Вы можете прийти в плен и без наших провожатых». Австрийцы иговорят: «Если мы пойдем без русских солдат, то ваши нас расстреляют». Командирдал им провожатых, и часа через два в самом деле пришел разведочный отрядавстрийцев, который и сдался в плен. Наконец-то их накормили!

И все трое с торжествующим видом посмотрели на Сашу, какбудто их рассказы о воинской слабости австрийцев должны были непременно вселитьв нее бодрость, силу духа и уверенность, что муж ее жив. А коли нет от неговестей, то ведь это полная чепуха. На такое совершенно не стоит обращатьвнимание! Они настолько преисполнились сочувствия, что даже готовы былиуверять, будто сами ни разу не писали своим домашним.

Ну да, весь лазарет, весь город да и, кажется, весь миркаким-то образом проведал о том, что муж сестры милосердия Аксаковой находитсяв действующей армии, но ничего ей не пишет вот уже два года. Известно, конечно,всем и то, что женился Аксаков на ней только из-за баснословного приданого, нуа заполучив его в свое фактическое распоряжение (что с того, что война,когда-нибудь же она кончится, а проценты на капитале к тому времени тольковырастут!), даже знать о себе не дает, хотя, конечно, не ранен, не попал в плени, само собой, не убит: ведь извещений об этих событиях не поступало.

То, что Саша иногда все же получает письма от Дмитрия, зналатолько она сама да его мать, Маргарита Владимировна Аксакова, богородскаяпомещица, через соседку которой и велась секретная переписка.

Секретность оная бесила Сашу. Какие-то шпионы, Господи прости!Она злилась на мужа – и все же жадно ловила всякие слухи, которые моглипринести сведения о нем. Нет, не только потому, что нужно было «не выходить изобраза», как сказала бы Клара Черкизова или кто-то другой из актерской братии.Саше не приходилось притворяться, изображая тревогу. Она в самом делетревожилась, сходила с ума, она боялась за жизнь Дмитрия, за жизнь Оленьки, засвою семью, потому что чувствовала: Дмитрий не нагоняет страхов, не лжет, изего прошлого в самом деле тянется в день нынешний некая тень, смертельноопасная тень.

Самым странным и пугающим казалось то, что об этой теникаким-то образом известно тетушке Лидии Николаевне. Именно поэтому ееприходилось весьма остерегаться.

Почему? О том знал только Дмитрий, и Саша прекрасно понимала,что спрашивать бессмысленно – он не ответит! Однако она очень хорошо помнилатот вечер в мае четырнадцатого года, когда Дмитрий явился делать ейпредложение, а отец нипочем не хотел давать согласие, чуть ли не пинками женихавыпроваживал. И вдруг появилась Лидия Николаевна. Она уединилась с отцом в егокабинете, а спустя четверть часа Константин Анатольевич вышел оттуда словнополумертвый и сказал, что дает свое благословение. Сашенька тогда попыталасьбрыкаться, все-таки она любила другого, всегда любила… любит и теперь… но ее ислушать не стали. Отец с тем же пылом, с каким раньше оттаскивал от нееДмитрия, буквально толкнул их в объятия друг другу, словно бы мечтал лишь ободном: чтобы венчание свершилось поскорей. Обидеться на отца, замкнуться Сашенькене давало только выражение горькой тоски, появившееся в его глазах. О причинахэтой тоски наверняка отлично знала тетушка Лидия Николаевна Шатилова.

Странно, что она вообще знала очень много о других людях!Ведь именно она принесла весть о том, что Игнатий Тихонович Аверьянов намеренотдать свой капитал двоюродным племянникам…

Казалось бы, нужно быть благодарной тете Лидии. Однако же сосвоей вновь обретенной родственницей Русановы после начала войны и возвращенияСашеньки под родимый кров почти не встречались, даже Олимпиада Николаевнасторонилась сестры. Все-таки тетя Оля жизнь отдала Константину Анатольевичу иего детям, заменила им мать. Что там Лидия, которая столько лет невесть гдешлялась, а потом вдруг вернулась в Энск с мужем и двумя детьми! Чужая она –всегда была чужая, такой и осталась.