Выступили. Зашагали по скользкой глинистой дороге. Сначалаедва-едва выдерживая заданный темп, потом все быстрее и быстрее, изредкаозираясь по сторонам. Унылая обстановка: убогие халупы, давно покинутые людьмии полуразрушенные. Изредка можно было увидеть среди них пеструю изголодавшуюсякошку, отчаянно мяукающую при виде такой массы проходящих мимо людей. Странно,видимо, ей, думал Дмитрий: идут люди, много людей, а никто ее не приманит, не «кыскнет»ей, она по-прежнему остается одинокой, брошенной на произвол судьбы, как будтои не было никого…

Созерцание несчастной кошки повергло Дмитрия в полную тоску,однако к полудню слегка посветлело в небесах, а значит, и на душе. К тому жепришла команда: привал!

Остановились около полуразвалившейся деревеньки, в которой,впрочем, даже нашлись кое-какие жители.

– Живут ведь люди и в такой беспросветной глуши! – сказалкто-то из солдат. – И мила им, должно быть, эта глушь…

– Ну да, а ты у нас столичный житель, сейчас только изСанкт-Петербурха! – проворчали в ответ. – Небось в твоей Тьмутаракановке ещеглушей будет!

– Иди ты! – беззлобно хохотнул первый солдат, и Дмитрийузнал голос: это был добродушный дальневосточник Назар Донцов. – У меня небосьдеревня зовется не Тьмутаракановка, а Вяземская. Что ж до Санкт-Петербурхакасаемо, то нету – понял? – такого города. Уж, почитай, второй год именуетсяон, по особому государеву указу, Петроградом!

– Спасибо, – послышался ворчливый голос, – объяснил,разодолжил! И что б мы без тебя, всезнайки, делали? Совсем пропали бы,наверное!

Несколько солдат устало, неохотно хохотнули в ответ.

Посреди улицы возникла огромная лужа жидкой грязи.

Остановились.

Дмитрий прошел ближе к луже. Да… Это надолго! Вода чуть лине до колена. Форсировали «водную преграду» медленно.

Между тем ротных командиров попросили собраться. Как раз шла«разбивка» деревенского жилья на роты. Смертельно хотелось обогреться, но навсех халуп не хватало. Пришлось установить очередь на право входа в халупыпополуротно.

Первая очередь была счастлива, и жестокой, несправедливойказалась участь второй очереди. Но что же было делать? Без ругани, конечно, необошлось, ведь каждому хотелось попасть в первую очередь.

Дмитрий остался на дворе со второй очередью. Время тянулось,как… ну, словом, так, как может тянуться только время, когда ты его торопишь, аоно не слушается.

И вдруг его осенило. Да кто сказал, что надо топтаться настуденом ветру под дождем? Хата занята, но ведь в ней есть чердак!

– Второй очереди – залезть на чердак! – скомандовал он.

И, устроив своих, сам с облегчением спустился вниз, где длянего был приготовлен сенник.

– Передохните, вашескобродие. И сапоги снять надо, первоедело – сапоги снять. Не просохнут, зато хоть отдухнут ноги.

Дмитрий разулся…

Вдруг из кухоньки появился фельдфебель.

– Вашескобродие, разрешите доложить: так что потолок трещит…как бы не рухнул…

– Спасибо, открыл Америку, – проворчал Дмитрий. – А то я самне слышу.

В самом деле – от топанья ног наверху потолок так ходуном иходил…

– Ну так идите, сгоните их оттуда!

– Эй вы там, уходи, слезай! Потолок проваливается! – заоралфельдфебель.

– А нам какое дело, пусть хоть земля проваливается! –послышалось сверху. – Нам ротный разрешил!

– Да ведь ротный же и обратно согнать вас приказал. Слышите,что ли? Слазьте оттуда, говорят вам!

Перебранка в том же роде длилась еще долго, пока Дмитрию ненадоело:

– Да пес ли с ними, фельдфебель, пускай уж сидят, только нетак топают. Коли потолок все еще не упал, знать, все же выдержит.

К общему удовольствию, он оказался прав: потолок выдержал.

Часа через три пришла команда идти дальше.

Дмитрий помнил, как не хотелось покидать деревеньку. Чуть недо слез! Так и лежал бы на убогом, жидком сенке… Однако пора было натягиватьсырые сапоги и тащиться на улицу.

«Что за предчувствие у меня дурное такое? – думал он стоской. – Может, меня убьют? Вроде боя не должно быть… Но разве убережешься отслучайной перестрелки? Или еще какая гадость приключится. Хотя куда ужгадостней этой грязюки…»

Сапоги промокли насквозь. Впрочем, от быстрой ходьбы людинемного согрелись. Дождь заморосил еще мельче: точно бы сквозь тончайшее ситокто-то просеивал воду. Однако от этого ничуть не было легче.

Шли весь день, и постепенно дурное предчувствие Дмитрия притупилось.Не потому, что он успокоился, а просто от усталости. К вечеру она куда сильнеедавала себя знать.

Наступили сумерки, а потом сошлась и адская темнота. Где-тов отдалении ухали орудия… Время от времени на горизонте виделись вспышки,происходящие от разрывов тяжелых снарядов. Эти вспышки напоминали зарницы,которые каждый видел и не на войне.

В конце концов никто уже не обращал внимания ни на вспышки,ни на отдаленные залпы. У всех было одно неодолимое желание – лечь… где-нибудь,все равно – где, можно даже в грязи, только бы лечь и моментально уснутьмертвецким сном…

Дмитрий ощущал, что его начинает пошатывать из стороны всторону. И с каждым шагом все сильней и сильней. Не упасть бы!

– Скоро ночлег, скоро ночлег, – передали по цепи.

Скорей бы… Однако пришлось пройти по каким-то невероятнымколдобинам и по кочеряжнику еще версты три или четыре.

Ноги сами собой заплетались и то и дело задевали за что-то.Иногда, споткнувшись, солдаты падали в грязь… Один раз споткнулся-таки и пропахалраскисшую землю носом и Дмитрий. Эх, упадешь в грязь – и хорошо тогдастановится, и подыматься не хочется: так бы с удовольствием и остался полежатьтут и заснуть хоть чуточку…

Упавших поднимали те, кто шел рядом.

Наконец вот и деревня.

– Слава тебе, Господи! – одним духом выдохнула рота. Авпрочем, надо думать, и весь полк.

Все нетерпеливо бросились к халупам. И – о ужас! Деревнябыла занята!