– Быстрее! Мы должны бежать!

– Мы умрем в этом лесу, нужно остаться здесь!

Так и топчутся они на месте, крича и плача, пока луннорожденные пресекают попытку побега жестоко и беспощадно. Бунтарей оглушают тяжелыми ударами мечей, заставляют остальных тянуть их бесчувственные тела за собой по снегу на веревках, что связывают их между собой.

Подобная демонстрация жестокости заставляет подчиниться, затаить еще бо́льшую обиду. Дети Солнца сломлены, но не побеждены и отплатят за унижение, когда придет время.

Шум умолкает, и весь Дом Солнца погружается в тишину, когда они переступают его порог. Весна не в силах сдержать изумленного вдоха, увидев, сколько людей хранят в себе эти стены. Южане, такие же, как она, смотрят на них со спокойным сожалением на лицах; они сочувствуют, но не испытывают ничего более к их несчастью. Сами ведь прошли через это, и прекрасно было ведомо им, что будут другие.

Луннорожденные уходят, не сказав ни слова. Весна вздрагивает, стоит массивной двери закрыться за их спинами, и оборачивается, в испуге понимая, что теперь точно некуда идти. Постепенно люди подтягиваются к ним, подходят ближе, помогают снять путы. Помогают тем, кто пострадал от руки северян, обрабатывают раны, подают воду. Они говорят на том же языке, имена у них родные, только другие они, не такие.

Чужие.

Ежится Весна, колючей становится, когда светлокосая женщина мягко снимает с нее тяжелый плащ. В Доме Солнца жарко, словно дома, и почти так же светло. Щурится Весна, позабыв, каким ярким может быть свет, и с жадностью припадает к чарке с прохладной водой, которую ей подают. Только сейчас понимает она, как сильно устала, как нужен ей сон. На корабле страх был так силен, что не удавалось надолго закрыть глаза, а сейчас, в тепле и мнимой безопасности, понимает она, насколько сильно нуждается в покое.

– Что здесь происходит?

Люди, собравшиеся подле них, расступаются, позволяя мужчине приблизиться. Статный, с тронутыми сединой волосами, он смотрит на них холодным взглядом, с которым не сравнится даже вода во фьордах. Невольно отступает Весна за спину одного из мужчин, что стоит рядом, смотрит из-за его плеча, сильнее сжимая в дрожащих ладонях чарку с водой. Испуганные дети жмутся к ногам матерей, и страх душит только сильнее.

– Вот, Святовит, конунг из набега вернулся…

Не слышит она ни слова из того, что сказано далее. Чаша едва не выпадает из ее вмиг ослабевших рук, когда понимает Весна, чье имя произнесли.

Имя ведуна, что многие годы защищал Большеречье. Ведуна, что склонил голову перед захватчиками, лишь бы спасти свой народ от гибели. Имя отца Радомира.

Святовит. Быть не может!

Словно бы одно это имя пробуждает ее ото сна, возвращает жажду жизни, вскармливает в ней то, что свернулось клубком в груди, не желая бороться. Сколько раз слышала она это имя! Если кто-то может помочь им всем, то это только он.

Выронив чашку, расплескав остатки воды, Весна выходит из тени. Тянет руку, пытаясь ухватиться за него, тяжело дышит и плачет, роняя горькие слезы. Она, возможно, слишком поспешна и безрассудна, но можно ли винить ее в этом? Быть может, она так отчаянно тянется к нему, потому что втайне жаждет увидеть в нем чужие черты?..

«Я люблю тебя. Я вернусь за тобой».

Радомир не мог лгать ей. Клялся всегда быть рядом, никогда не выпускать руку ее из своей руки, и сейчас, когда самому ему столь нужна помощь, есть только один человек, который может помочь ей вернуть его! Ни единой мысли не допускает Весна о том, что обозналась, ведь позволь она сомнениям вновь захватить ее, никогда более не сможет вырваться из тьмы.

– Святовит!..

Оборачивается ведун, отвернувшись от своего собеседника, и глядит на нее с холодным спокойствием. Весна замирает пред ним, как добыча перед хищником, дышит тяжело, а волосы прилипают к ее мокрым от слез щекам. Множество привезенных из набегов видел ведун, многих выслушал, и потому голос его звучит спокойно, когда он обращается к ней.

– Чем я могу помочь тебе, дитя?

Молчит Весна, смотрит на него – и плачет. Сколь похожи они с Радомиром! Словно бы на своего возлюбленного смотрит, но уже тронутого мудростью прожитых лет. Но Радомир не смотрел бы так холодно, нет, его глаза – карие, на свету кажущиеся почти медовыми, – дарили бы только тепло.

Глаза выдают, насколько же разные отец и сын.

Душат ее рыдания, и плачет Весна в голос, рухнув в руки ведуна. Не ожидал подобного Святовит, смотрит изумленно, накрыв ладонями дрожащие девичьи плечи. Оглядывается по сторонам, силясь понять, что нужно сделать, чтобы утешить ее. Люди смотрят на них в немом изумлении, переговариваются между собой, но не вмешиваются. Святовит староста, ему и решать, что делать.

Многие девы, лишившись дома, лили слезы, оказавшись в стенах Дома Солнца, но никогда, ни одну из них Святовит не утешал сам. Отчаянно цепляется Весна за его рубаху, мокнет ткань от горьких ее слез, и ведун вздыхает, положив ладонь на макушку ее, поглаживая русые волосы.

Лишь однажды утешал он плачущую девицу, нежил похожим жестом, отгоняя тревоги прочь.

«– Не пустит меня отец за тебя! Не отдаст!

Ясна плачет так горько, что даже Солнце темнеет от слез ее. Жмется к нему всем своим худеньким телом, и он обнимает ее, босоногую, поглаживая по кудрявым черным волосам. Ясна шмыгает носом, как девчонка, и смотрит на него глазами карими, колдовскими, и губы дрожат, когда пылко шепчет она:

– А я все равно пойду! Не мила мне жизнь без тебя!»

– Не плачь, девочка, – велит он. – Говори, что терзает тебя? Край вражеский? Всем нам было здесь худо, как прибыли сюда, да и сейчас нелегко. Нечего слезы лить, вместе будем нести эту ношу, единым народом.

Отстраняется Весна, смотрит на ведуна глазами зелеными, покрасневшими от слез, и никак не может найти в себе силы, чтобы сказать горькую правду. Смотрит и боится, сомневается – должна ли сказать? Быть может, и не помнит он Радомира, может, и знать о нем ничего не хочет. Юный ведун ни слова об отце своем не желал слышать, виня в том, что не смогла без него жить Ясна, любимая его матушка. Так отчего же желать Святовиту? Отходит Весна, заламывает огрубевшие от холода пальца и смотрит несчастно, позволяя волосам русым упасть на лицо, хоть немного скрывая его от сурового взгляда ведуна.

– Святовит, – говорит она голосом слабым, дрожащим от страха, – помнишь ли ты Радомира?

Весь мир его, и без того разбитый, осыпается на куски, стоит этому имени прозвучать в стенах Дома Солнца. Не думал Святовит, что однажды услышит его вновь, долгие зимы спустя.

«У мальчика волосы русые, как у него, а вот глаза материнские – такие же колдовские, карие. Отказывается носить обувь, смеется звонко, как ручеек, а, бывает, смотрит в пустоту, растерянно улыбаясь и протягивая вперед руки. Шкодливый, как котенок, маленький солнечный лучик, вся радость этого мира в нем лишь одном».