насухо, забралась под одеяло и расплакалась. Слезы не помогли. В сердце саднила прореха и заполнить ее мог только единственный в мире человек.

Яна уснула быстро. Несколько раз просыпалась, понимала, что еще день и вновь проваливалась в забытье. Ближе к вечеру на грани реальности услышала звук ключа, поворачивающегося в замке. Решила, что пришла мама, обняла подушку и вновь попыталась заснуть.

Дверь в комнату открылась. Пол ощутимо прогнулся под тяжелыми шагами. «Это не мама», – ужаснулась Яна. Незнакомец опустился кресло. Тишину наполнили порывистое дыхание и сдерживаемый кашель.

Глава 19.

Яна села, кутаясь в одеяло. Она боялась открыть глаза, но уже точно знала, кого увидит.

– Красавица моя, а ты почти не изменилась.

– Игорь Николаевич, что происходит? – собрав волю в кулак, Яна говорила решительно и жестко. – Зачем вы здесь, а не в сотне километров от Владимира?

– Можно просто Игорь, а лучше Гарик. Я, конечно, изменился, но не настолько, чтобы ты не узнала. Сколько можно притворяться? Хочешь сделать еще больнее?

– Послушайте, я, действительно, вас не знаю. Не знаю! Зачем вы меня мучаете?

– Потому что ты врешь! Ты весь декабрь играла образцовую хранительницу музея. Гребаная театралка нашла сцену для своего таланта.

– Что за чушь! Я в принципе не люблю театр, – изумилась Яна. – Что вы хотите? Зачем пришли сюда?

– Я хочу разрушить твой розово-конфетный мир. Хочу, чтобы ты прожила мою боль. Я мечтал о научной карьере, хотел заниматься историей. Ты лишила меня всего! Твоя ядовитая мать выписала мне черную метку. От Ханты-Мансийска до Махачкалы меня не брали ни в один вуз страны. А теперь ты делаешь вид, что не помнишь меня. А с кем ты впервые в жизни трахалась помнишь? На пляже в Новом Афоне под звездами.

Яна не ответила. Она пыталась прорваться сквозь завесу памяти, но пелена не спадала. Она не помнила Игоря, не помнила Гарика, не помнила Новый Афон.

– Молчишь? Кончился театральный пыл?

– Она ничего не помнит.

Лариса Павловна прошла через комнату и села на край кровати.

– А вот и Кобра Удавовна пожаловала. Давно не виделись. Вы то хоть меня узнали?

– Сейчас – да. В музее – нет.

– Изменился?

– Нет. Ты был никчемным бродяжкой, им и остался. Ты затащил Яну в Кашкулакскую пещеру. Она вошла в нее человеком, а вышла тенью. Отец этого не пережил. Я лишилась и дочери, и мужа.

– Я затащил? Да это она с детства с папочкой болталась под землей. Я впервые попал в пещеру в 20 лет. Я просил ее не ходить. Умолял. Она разве слушала кого-нибудь? Мажорка. Все на блюдечке! Репетиторы, тренеры, соревнования, театральная студия, гастроли, языковая практика за границей, стажировки в лучших музеях.

Яна сжала виски руками. Она не понимала, что происходит. Боль разрывала голову. Из глубины памяти поднимались тени. Они стремились к свету, требовали осознания. Страх не пускал. Он как безжалостный страж наотмашь рубил любого, кто пытался выбраться наружу.

– Ты мог ее остановить!

– Не мог! Она бы просто спустилась туда без меня. Она была одержима этой пещерой. Доказывала, что сможет узнать ее тайну. Смеялась над рассказами о шамане, кровавых чудовищах, пропавших студентах, девушках, сошедших с ума. Она потащила меня на нижний ярус. Я просто был рядом. Был рядом! Наверху пошел ливень, поднялась вода. Мы перешли на третий уровень и ей неожиданно стало плохо. Раз и все! Упала, затряслась, изо рта пошла пена. Это я вытащил ее на поверхность, хотя вообще не ориентировался в пещерах. Я спас ее, а вы даже не захотели меня выслушать!

– Пещера Черного дьявола… Черного дьявола…

Яна шептала, задыхалась, дрожала. Ее лицо покрылось каплями пота. Лариса Павловна принесла воду. Девушка пила жадно, задевала зубами край стакана, громко сглатывала.

– Янка, Яночка, ты что-то вспомнила?

Лариса Павловна обняла дочь, пытаясь унять ее дрожь.

– Темно… Где выход, где?.. Руки… Серые руки… Разве у людей могут быть такие длинные руки… Пальцы извиваются… Страшно… Игорь, мне страшно, Игорь…

Он закрыл лицо руками, застонал.

– Почему, почему вы не пускали меня к ней? Прогнали, вычеркнули из жизни! Я так ее любил. Яна, красавица моя. Яна…

– Убирайся! – рявкнула Лариса Павловна. – Уходи! Я не скажу, что ты здесь был. Нужно вызвать скорую.

– Не надо скорую.

Яна решительно встала и вышла из комнаты. В ванной умылась, поверх ночной рубашки надела халат, поправила волосы. Из зеркала на нее смотрела чужая девушка. Красивая, резкая, злая.

В спальне было тихо. За окнами опять повалил снег. Игорь равнодушно следил за пушистыми хлопьями. Левый глаз подергивался, из-под заклеенной пластырем брови просачивалась кровь. Яна протянула платок. Он взял, коснувшись пальцами ее руки, тяжело вздохнул.

– Ты упекла меня в психушку, вместо того, чтобы разобраться. Просто отправила в дурдом.

Яна говорила металлическим голосом, чеканя каждое слово. Мать отшатнулась.

– Твой дурдом был лучшим санаторием Германии. Там лечились мировые звезды!

– Врачи загнали мой страх глубоко внутрь, но он остался. Я пыталась вырваться, старалась понять, что случилось, а меня тупо глушили таблетками.

– Но тебе помогли! После Хакассии ты даже нас с отцом не узнавала. А потом все наладилось.

– Наладилось? Все эти годы я не жила, я боялась. Света, тени, дня, ночи, людей, машин. Я потеряла себя, почти забыла прошлое. Я пряталась в музее, чтобы быть подальше от жизни… Я поняла… Ты ведь придумала парня, с которым я якобы встречалась в институте! Назвала его Володей Петровым, женила, отправила в Нижний Новгород. Зачем такие сложности?

– Я боялась, что ты вспомнишь его. Отребье, сын тракториста и поварихи. Ты достойна лучшего!

Лариса Павловна брезгливо поморщилась.

– Значит, все эти годы тебя прекрасно устраивало мое беспамятство. Так? Или ты хотела, чтобы тебя я помнила, а его нет. Такая вот запрограммированная пещерой дочка. А ведь я знала, что там во тьме со мной кто-то был… Я искала его… Ты даже о причине страха врала мне десять лет! Ты сказала, что я заблудилась в лесу на даче, упала и ударилась головой.

Мать насупилась. Яна подошла к окну. Минувшей ночью она также смотрела во двор музея. Девушка резко повернулась.

– Ты выбрал странный способ заставить меня вспомнить.

– Просто совпало. Я не знал, что ты работаешь в музее. Меня наняли найти и забрать клад Фон-Барсов. А потом пришла злость. Я не мог остановиться. Хотел добраться до тебя, заглянуть в глаза, хотел, чтобы ты наконец призналась, что помнишь меня.

– Наняли? Значит я права. Ты – Ге…

Яна замолчала на полуслове. В комнату вошла немецкая овчарка. Осмотрелась, села