– Да ляжьте вы уже, господин декан! – чуть ли не со слезами приказала Эрика и дотронулась до левого виска, отгоняя нечистого. – Доктор сказал, вам лежать надо.

«Не «ляжьте», а «ложитесь», – машинально подумал Свенссон, невольно вспомнив учителя словесности в духовной семинарии, который не упускал случая поправить своих учеников, приехавших из провинции. Он опустился на тощую подушку, услышал чей-то стон и удивленно понял, что это застонал он.

– Что случилось? – прошептал Свенссон. В памяти царила такая же тьма, как и в комнате. Он помнил, как Гранвилл подхватил Равену, как его молодцы обступили Свенссона, играя саблями… и все.

Он жив. Удивительно.

Эрика всхлипнула.

– Cьор Гранвилл, он… надругался над Равеной. Вы одному из его парней пробили башку палкой. Ну и они вас… – Эрика снова всхлипнула и провела рукой по лицу. – Доктор сказал, у вас крепкий организм, а то бы умерли сразу.

А каким еще быть бывшему пирату, по милости короля Малоуна ставшему священником? Конечно, крепким. В голове заплескалась боль. Свенссон поднял руку к виску и наткнулся на повязку.

Все тело казалось чужим.

– Равена, – произнес Свенссон. В ушах звенел ее отчаянный зов, в очередной раз она называла его отцом, а он так и не смог ее спасти. – Где она, что с ней?

Ему хотелось выть.

– Бургомистр отдал сьору свой дом. Тот, большой, на площади Святого Михаила. Ее туда отнесли, она идти не могла. – Эрика снова зашмыгала носом. – Марта прислуживает там, сказала, что обойдется. Ну очень уж он жестокий, чисто зверь!

– Он и есть зверь, – откликнулся Свенссон. Надо придумать, как забрать Равену и отправить тайными путями на юг, но мысли причиняли такую боль, что все начинало плыть перед глазами, и в ушах Свенссона снова поднимался шум моря.

– Лежите, лежите, – повторила Эрика. – Доктор сказал, надо лежать.

– Пусть Джемс пойдет в собор, – проговорил Свенссон. – Там в подвале… – Комната вновь закачалась и поплыла в сторону, но Свенссон все же договорил: – Там еда для людей. Свечи. Немного лекарств. Надо все вынести и раздать.

Эрика закивала.

– Уже, господин декан, уже! – сказала она. – Люди сьора Гранвилла туда сунулись, да там к тому времени пусто было!

Свенссон почувствовал далекое прикосновение радости и окончательно погрузился во тьму.

Когда он очнулся, комнатушку заливал утренний свет. На мгновение Свенссону показалось, что его перенесло на «Морскую красавицу» – ветер играл в парусах и деревянная русалка на носу, уродливая и нелепо раскрашенная, на самом деле была красоткой.

В теле пульсировала боль. Свенссон попробовал подняться, и чьи-то сильные руки помогли ему сесть, подложили подушку под спину. Свенссон увидел Джемса.

– Равена… как она? – спросил Свенссон. По лицу Джемса скользнула тень. Свенссон знал, что Равена нравилась молодому человеку и его чувства были во многом взаимны.

Двое всемилостивые, что теперь с ними будет?

– В доме на площади Святого Михаила, – кратко ответил Джемс, и его лоб прорубила вертикальная черта. – Жаль, что меня не было в соборе.

– Дурачок, – с искренним сочувствием произнес Свенссон, – что бы ты сделал Гранвиллу? Кто ты против опытного бойца?

Лицо Джемса нервно дрогнуло, и Свенссон невольно испугался за него. Люди с такими лицами способны пойти на риск – и этот риск, как правило, неоправданный.

– Я тоже боец, – ответил Джемс, который показался в этот момент декану очень маленьким и очень несчастным. – Гранвилл сегодня поедет осматривать шахты… мы можем выкрасть Равену.

Свенссон нахмурился. Если бы так не болела голова! Он вдруг вспомнил оскаленное рыло одного из людей Гранвилла – тот ударил его рукоятью сабли по голове, отправляя во тьму.

Свиньи, свиньи, свиньи… Ему виделась Равена во тьме и их хрюкающие морды.

– Гранвилл знает, где я? – спросил Свенссон.

– К сожалению, – кивнул Джемс.

– Хорошо. – Свенссон сжал и разжал пальцы на правой руке. Слушается рука. Она, конечно, не удержит саблю, но вот с пером справится. Должна справиться, а Робин Хонни знал, что иногда перо бывает намного сильнее сабель. – Сейчас я напишу письмо королю обо всем, что здесь случилось.

– Думаете, король нам поможет? – недоверчиво осведомился Джемс.

– Мы поможем себе сами, – ответил Свенссон. – Что вы запланировали в шахтах?

Вид у Джемса сделался сконфуженный, словно он был учеником, который затеял каверзу, а учитель ее заметил.

– Ну, хотели встретить его солью и порохом, – ответил Джемс. – За Равену и вас.

– Дурачок, – повторил Свенссон. – Он именно этого и ждет. Ему нужен повод, чтобы начать резню в городе, а ты хочешь ему дать этот повод.

Джемс нахмурился.

– И что же делать? – спросил он с искренним недоумением. – Думаете, король нам как-то поможет после всего, что произошло?

– Говорю же тебе, мы поможем себе сами, – повторил Свенссон. – Принеси мне бумагу и чернила.

* * *

– Ничего противоестественного, сьор. Но пару дней я бы советовал, кхм, не тревожить ее.

Равена узнала этот голос. Доктор Шеймус Мерфи, второй из городских врачей. По счастью, свой.

– Хорошо, доктор. Благодарю.

Голоса уплыли в тень и растаяли.

Равене хотелось умереть. Должно быть, так чувствует себя кусок мяса под молотком кухарки.

…Не переставая кричать и звать на помощь, она попыталась вывернуться из его рук. В какой-то момент это почти получилось, Равена смогла ударить Гранвилла коленом в пах. Он зарычал от боли, Равена соскользнула с кровати и бросилась было к распахнутой двери, но Гранвилл схватил ее за волосы и дернул так, что у нее потемнело в глазах. Какое-то время она плавала в серой пелене накатывающего обморока и слышала треск раздираемого платья.

– Не смей орать, воронья шлюха, – услышала она, захлебываясь в отчаянии. – Ты теперь моя вещь, как и весь твой паскудный Север. Не смей об этом забывать…

Кажется, в ее теле не было бы места, которое не болело. Внизу все горело. В душе было еще хуже. Равене казалось, что Гранвилл выдернул из нее эту душу, выпотрошил и небрежно запихал обратно. Теперь ей предстояло с этим жить.

…Она хотела плакать – и больше не могла. Глаза сделались сухими, в ушах шумело. Когда что-то горячее и округлое уткнулось в ее лоно, Равена снова дернулась, пытаясь освободиться, и получила еще одну оплеуху. Она закусила губу и взмолилась: Двое, Отец и Мать, если вы меня слышите, пусть мне не будет больно. Пожалуйста, я очень прошу вас…

Спустя вечность, наполненную болью, она почувствовала, как внутри с пульсированием разливается что-то горячее, а потом Гранвилл оттолкнул ее и сказал: