большинство голосов стал председателем – это был Филиппов; занявший 2-е место по числу голосов – секретарем, третий – казначеем, еще шесть – членами исполнительного комитета, а последние два – кандидатами в члены комитета.

Таким образом, еще до нашего приезда рабочие-кожевники и металлисты уже организовали свои исполнительные комитеты. Они активно вели регистрацию членов и собирали членские взносы. Другие профсоюзы были организованы к концу недели. Я побывала также на собраниях безработных и рабочих-текстильщиков. В шяуляйском театре собралось около трехсот пятидесяти неквалифицированных безработных рабочих – оборванных, выглядевших изможденными. Они восторженно приветствовали народное правительство и еще сердечнее – Красную Армию. Пункт за пунктом одобряли они новую избирательную программу Союза трудового народа, о которой слышали впервые, – с ее требованиями повышения зарплаты, социального страхования, снижения налогов и многими другими. Они добавили несколько своих требований, например: «Покончить с подвалами, в которых живут дворники и сторожа». Это предложение вызвало наибольшее одобрение.

Чем дальше, тем успешнее шло собрание, но все же оно не смогло избрать комитет. Рабочие мало знали друг друга; им мешали подозрительность и национальные предубеждения. Создавалось впечатление, что на собрании присутствовали дезорганизаторы: предложение той или иной кандидатуры одной группой вызывало поток личных нападок со стороны другой группы. Председатель никак не мог заставить людей понять, что выдвижение кандидатуры – это не выборы и что они будут иметь возможность голосовать. Люди просто не понимали, что такое выборы. Молодой уполномоченный из Каунаса, сам еще не очень опытный, в течение целого часа пытался добиться соблюдения установленного порядка проведения выборов, но в конце концов вынужден был отказаться от этого намерения. Это был его единственный провал в Шяуляе… Но и здесь время не было потрачено напрасно: безработные впервые узнали о политической программе и приветствовали ее аплодисментами. Иную картину представляло собрание рабочих-текстильщиков. Этим рабочим была известна дисциплина коллективного труда. Они знали рабочих своей фабрики, а также других фабрик города. Всего в городе было двенадцать текстильных фабрик, включая не только обычные прядильно-ткацкие, но также фабрику по очистке льна и производству льняной пряжи. Некоторые из них уже выбрали свои фабричные комитеты, другие – еще нет.

Около семисот рабочих этих двенадцати фабрик встретились на одном большом митинге. «За несколько лет это первое собрание рабочих в городе», – говорили они. Они встречали аплодисментами каждый пункт избирательной программы Союза трудового народа, добавили еще ряд пунктов, как, например: «восьмичасовой рабочий день», «улучшение санитарных условий на заводах», «равную оплату для женщин»… «До сих пор, – говорил председатель, – рабочими инспекторами были правительственные бюрократы, которые не оказывали рабочим никакой помощи. Их роль окончена, теперь вопросы, касающиеся условий работы, вы будете решать сами в своих собственных профсоюзах». (Продолжительные аплодисменты)

От каждой фабрики попросили избрать одного члена в общий организационный комитет; большим фабрикам разрешалось выбрать двух. Голосование проходило очень дисциплинированно, каждая фабрика голосовала отдельно, но в присутствии остальных. «Мы еще не познакомились с рабочими других фабрик, поэтому наш организационный комитет временный, – пояснил председатель. – Он зарегистрирует нашу организацию и составит списки членов. Примерно через неделю мы проведем общее собрание всех членов и изберем постоянное правление».

По моей просьбе было объявлено, что присутствующая в зале американская писательница хотела бы поговорить после собрания с теми рабочими, которые говорят по-русски. Сообщение встретили аплодисментами. Я видела, как различные группы рабочих указывали на отдельных людей и подталкивали их вперед. «Ты можешь говорить по-русски, иди за остальных», – говорили они. После собрания около 20 энергичных женщин пробрались к сцене и сказали, что пришли ко мне в качестве делегатов.

– Что мне рассказать о вас в Америке? – спросила я их.

– Расскажите у себя, – ответила одна из них, – что мы очень рады, что наконец имеем право свободно говорить.

– Расскажите, что мы долго страдали, но теперь счастливы, – добавила другая.

– Да, счастливы, но побаиваемся, – сказала третья. Я вспомнила о панике среди некоторых интеллигентов Каунаса, порожденной неизвестностью за будущее, и поинтересовалась у женщины, что ее тревожит. Но ее страх был совсем иного рода, ее пугало только прошлое: «Я боюсь, что хозяевам как-нибудь удастся снова вернуться, и тогда они убьют всех нас».

Другие утешали ее: «Никогда они не вернутся. Ведь здесь Красная Армия».

– Мастер нашей фабрики пугает нас, – оправдывалась она, – он говорит: «Идите вперед, идите, пока можете. Но что-то будет, когда вы должны будете вернуться…»

– Нам никогда не придется возвращаться к прошлому, – вмешивались другие.

Затем женщины по очереди рассказывали мне о тяжелых условиях, в которых они работали раньше и с которыми твердо решили покончить. «На нашей льноочистительной фабрике всегда было много пыли, она засоряла глаза, и когда и когда я приходила домой, мои глаза ничего не видели. От пыли некуда было деться, даже во время обеда. Все кашляли, многие получали чахотку», – сказала одна из них.

– У нас есть вентилятор, но он всегда был сломан, – рассказывала другая. – Если на фабрике производили уборку и чинили вентилятор, мы знали, что ожидается приезд инспектора. Хозяину это было известно заранее, него было время, чтобы подготовиться, а на наши жалобы он не обращал никакого внимания.

– Если покалечишься на фабрике, увольняют, – сказала третья. – Если же увольнение произошло из-за остановки фабрики, и ты попросишь пособие по безработице, то тебя не возьмут назад в следующий сезон. Многие женщины голодали прошлой зимой, потому что из-за этого боялись просить пособие.

– Мать троих детей с нашей фабрики была уволена лишь за то, что агитировала за восьмичасовой рабочий день. Все рабочие уговаривали мастера принять ее обратно, но он не сделал этого до тех пор, пока не пришла Красная Армия.

Как я узнала, многие из женщин после десятичасового рабочего дня на фабрике вынуждены были по вечерам работать за комнату в качестве прислуги. Естественно поэтому, что они радовались переменам, которые принес с собой приход Красной Армии. «Я убираю двор у торговца, – рассказывала одна из женщин, – и за это он разрешает мне жить в лачуге во дворе его дома. Теперь он дает мне доски, чтобы пристроить кухню, и даже предложил материал для потолка. Он услышал, что дворники, которые живут в холодных и сырых комнатах, будут переселяться в квартиры хозяев, и поэтому заинтересован, чтобы у меня было хорошее жилье; раньше он никогда об этом не заботился».

– Расскажите у себя в Америке, что теперь мы создадим счастливое будущее, – сказали они мне на прощание. – Расскажите у себя, что мы желаем американским рабочим испытать такую же радость, какую мы испытываем теперь.

Вечером на рыночной площади состоялся большой общегородской митинг. Играли оркестры, было