случае они лишались работы. Поляки увольнялись не только с государственных должностей, даже костелах польские ксендзы были заменены литовскими. Вывески магазинов на еврейском языке были запрещены, хотя прежде их терпели веками, даже при царе и поляках.

Город голода и безработицы, полный давней национальной вражды, где власти отказывались говорить на языке, понятном народу; город, наводненный польскими беженцами, мечтающими о Великой Польше от Черного моря до Балтики, которая вырастет из древнего Вильнюса.

Таким был Вильнюс, в который в 1940 г. второй раз вошла Красна я Армия. Таким был Вильнюс, в который я приехала во время народных выборов.

* * *

Повсюду в Вильнюсе я видела ужасное наследство, оставленное польскими панами. Значительная часть детей и молодежи никогда не ходила в школу. А те, кому какое-то время довелось посещать ее, занимались в классах по 80–90 человек. Учителя часто заболевали туберкулезом от напряжения легких и плохого питания, на которое едва хватало их зарплаты.

Один учитель рассказал мне, что несколько лет тому назад был арестован целый класс 15–16-летних детей за то, что они обсуждали в своем клубе московский процесс над вредителями. Большинство детей продержали в заключении от 6 до 8 недель, а нескольким дали два года тюрьмы. Одна девочка 16 лет лежала с температурой в постели, когда пришла полиция, чтобы арестовать ее как «опасную коммунистку». Полицейский, смущенный крайней молодостью своей жертвы, даже извинился, приказывая ей «одеться и следовать за ним».

Рабочие в Вильнюсе испытывали гораздо более сильное притеснение, чем в других районах Литвы. Вплоть до весны 1940 г. некоторые владельцы предприятий еще избивали своих рабочих палками, подобно азиатским деспотам. Таким был и владелец маленькой примитивной стекольной фабрики, на которой я наблюдала выборы в профсоюз. Ораторы стояли на телеге в большом помещении фабрики с низкими стенами и высокой покатой крышей. Владелец сидел на балконе своего дома, который выходил во двор фабрики.

– Товарищи рабочие! – говорил оратор. – У вас здесь есть здание, сырье, машины. Есть у вас и рабочие руки. Зачем же вам нужен хозяин фабрики?

Все приветствовали эти слова одобрительными возгласами.

* * *

Новое народное правительство Литвы назначило уполномоченным в Вильнюсе способного коммуниста Диджюлиса, недавно вы шедшего из тюрьмы. Тюрьма подорвала его здоровье; он поехал в дом отдыха, но долго ему пробыть там не довелось. Для работы в Вильнюсе нужны были люди, и он поехал туда. Когда я впервые увидела его, он находился на этой должности всего три дня.

– Мы должны положить конец этому ужасному процессу, когда сначала поляки притесняли литовцев, потом литовцы – поляков, – сказал он мне. – При Сметоне только 30 тысяч человек пользовались избирательным правом, – мы дали – это право всем.

Здесь было 100 тысяч безработных. Мы немедленно начали дорожное строительство и другие общественные работы и установили государственную помощь безработным. Старые польские чиновники-пенсионеры имели большие дома и капиталы, которые Сметона не разрешал трогать. Мы отдали это имущество для оказания помощи наиболее нуждающимся. В три дня мы сделали больше для облегчения участи голодающего народа, чем Сметона за 6 месяцев.

Одним из первых было принято постановление о том, что во всех государственных учреждениях должны выслушиваться просьбы граждан на том языке к какому они привыкли. Для этой цели подбирались по возможности такие служащие, которые могли говорить на нескольких языках. Школы тоже должны работать на всех местных языках. «При поляках образование было только на польском языке, при Сметоне оно было только на литовском, – сказал Диджюлис. – Теперь у нас будут школы на четырех языках, так как в этом районе четыре основных языка: польский еврейский, литовский и белорусский».

В Вильнюсе был польский университет. Сметона закрыл его, а его здания стали использовать как филиал Каунасского университета. Диджюлис сказал мне, что и в университете занятия будут вестись на четырех языках. «Это трудно, но необходимо. Все люди имеют право получать образование на том языке, который они лучше знают».

Диджюлис рассказал мне о многих трудностях, создаваемых польскими националистами. Они издавали секретные инструкции: «Поляки, внедряйтесь повсюду: в полицию, профсоюзы, коммунистическую партию. Завоевание поляками большинства где бы то ни было будет содействовать Великой Польше». Они также выпускали фальшивые листовки, якобы исходящие от коммунистической партии, направленные на разжигание национальной ненависти: «Красная Армия освободила нас от литовцев! Поляки, теперь вы снова можете действовать». Некоторые из этих листовок содержали нападки на Германию с целью спровоцировать конфликт между Германией и СССР.

– Мы намерены предоставить равные права всем национальностям, – продолжал он. – Мы будем обязательно соблюдать принцип, чтобы определенную пропорцию в наших выборных органах и среди государственных служащих составили поляки. Но если польские националисты рассчитывают воспользоваться этим, чтобы причинить нам вред, они будут остановлены твердой рукой.

Затем Диджилис перешел к вопросу о вильнюсских крестьянах.

– Вильнюс – не только город, но и район. Большинство здешнего населения – крестьяне, – сказал он. – Они задавлены нуждой, живут за счет маленьких полосок истощенной земли, в то время как их окружают большие имения помещиков. Поляки переняли феодальные обычаи от царизма, но сделали их еще более тяжелыми для крестьян. Даже царские законы разрешали крестьянам пасти скот и собирать ягоды и грибы в лесах больших поместий. При поляках это было запрещено, в крестьян стреляли лишь за то, что они заходили в лес. При сметоновском правительстве эти законы не были изменены, земельные же законы Литвы никогда не применялись в Вильнюсе. О них не разрешалось даже говорить.

– Да, я вспомнил, что сейчас самая грибная пора, – сказал Диджюлис. Он повернулся к секретарю: – Запиши. Я должен объявить по радио и послать указания лесничим, что крестьяне могут свободно собирать в лесу ягоды и грибы.

Затем он повернулся ко мне. «Это небольшое дело, – сказал он, – но оно имеет большое значение для стола и для человеческого достоинства крестьян. Я проглядел это. Я только три дня являюсь уполномоченным».

V. Выборы в народный сейм

Ни в одной стране – ни в СССР, ни в Испании, ни в Китае – я никогда не видела такого быстрого возрождения целого народа к жизни. День и ночь, целыми неделями не прекращалось пение на улицах Каунаса.

– Массы пришли в движение, – сказал один из служащих Министерства образования, – и никто еще не знает, как далеко они пойдут.

Митинги, демонстрации следовали друг за другом, маршировали рабочие, звучали оркестры. От организованных рабочих этот новый темп жизни распространился по всей стране, дошел до крестьян, фермеров, интеллигенции и даже маленьких нищих мальчишек на улицах.

Еще было не совсем ясно, во