Дама тем временем не спеша прошла в палату, села в кресло и стала с интересом рассматривать Марину. Она ничего не говорила, только сидела и смотрела, но Марине отчего-то показалось, что мама-дама в курсе её загадочных происшествий, что она отлично знает, кто здесь кто, но несмотря на это относится к ней, Марине, явно с симпатией, и что она-то уж точно не станет звать её чужим именем.

Дама покачала, будто в изумлении, головой и пробормотала себе под нос что-то вроде: «Бедная деточка, это надо же», после чего обратилась собственно к Марине:

— Как ты себя чувствуешь, детка?

Марина, повинуясь своему внезапному чувству доверия и симпатии к даме, стала, торопясь и захлёбываясь, излагать, что с ней вроде бы все нормально, только она не помнит, как тут оказалась, и что ей кажется, что её с кем-то путают, что она боится и не знает, что из этого выйдет. Дама протянула к ней руку, словно останавливая внезапный поток слов.

— Чш-ш. Тише, детка, тише. Не надо так волноваться. Я понимаю, тебе страшно и непонятно, но ты не бойся, это пройдёт, с тобой все будет хорошо, это точно. Я тебе обещаю. Ничего плохого не случилось. Тебя полечат, тебя откормят, а потом все как-нибудь образуется.

— А вы… ты… знаете, что со мной произошло? Как я здесь оказалась? И потом — он, то есть, ну… муж, то есть Валя, — Марина кивнула головой в сторону двери, — он же хочет меня вечером домой забирать.

— Прямо сегодня вечером? Я не знала. Но ничего страшного, поезжай, поживи дома, там тоже хорошо. — Дама явно избегала ответов на первые два вопроса. — В любом случае ты не волнуйся, девочка, и ничего не бойся. Я ещё навещу тебя, все будет хорошо.

Дама внезапно поднялась, подошла к Марине, погладила её по голове и быстро вышла. Этот визит, несмотря на всю его загадочность и непонятность, почему-то действительно успокоил Марину, и в оставшееся время она с лёгким сердцем отдала себя в руки кстати появившихся в палате заботливых врачей.

Мать позвонила рано с утра, разбудив меня, и сообщила, что вчера в больнице никого к Марине не пускали, только Валька прорвался на минуту, но выбежал с кислым видом, будто мешком по голове ударили. Добиться от него какой-либо связной информации не удалось, но врачи говорили, что все нормально, видимых повреждений нет и сложностей ждать не приходится. Мать собиралась съездить туда сегодня с утра, в связи с чем её приезд ко мне временно откладывался.

Я спросонок не сильно огорчилась, и даже потом, проснувшись окончательно, не передумала. Соку, конечно, с утра было бы неплохо, но ничего страшного, информация из больницы важнее, а в магазин все равно надо идти. Интересно, чего Валька увидел в палате такого, что даже моя мать не смогла из него вытащить? Он, конечно, как и все мужики, тёщу особо не жалует, но от мамочки, когда ей очень надо, тоже не так-то просто отвязаться.

Но ладно, надо бы, пожалуй, и вставать. Спала я плохо, диван при ближайшем знакомстве оказался жёстким и продавленным, разнообразные бугры и ямки на нем рельефу моего тела явно не соответствовали. Одеяло было тонким и холодным, из окна ночью дуло… В общем, если я хочу долго жить на этом прокрустовом ложе, придётся в ближайшее время капитально заняться его усовершенствованием. Но это все же чуть после, пока — более насущные, так сказать, первостепенные, проблемы.

После душа, чая и горячего завтрака (а что делать: ни йогуртов, ни сыра, ни даже кофе — пришлось варить яйцо) я решительно прошла в комнату и взялась за телефон. Времени оказалось девять утра — вполне можно приступать к разведке.

Первый этап — получение по справочной ноль-девять телефона учительской нужной мне школы — прошёл на ура. Дальше пошло труднее — в школе почему-то никто не брал трубку. Странно. Уроки ведь начинаются раньше, должны же были учителя прийти?

Наконец на двадцать последнем гудке трубку сняли. Он неожиданности я совершенно забыла, что хотела сказать — а ведь готовилась, такие хитроумные стратагемы выстроила, — и ляпнула первое, что в голову пришло:

— Але, доброе утро, это школа?

— Школа, школа, — ответил мне ворчливый старческий голос.

— А Марину Михайловну можно позвать? Шмелёву? — я потихоньку реабилитировалась и подводила беседу к нужной теме.

— Какую ещё там Марину? Вы куда звоните? — мой собеседник, или, вернее, собеседница (голос был, пожалуй, все-таки женским) заорала так внезапно, что я чуть трубку не выронила.

— Так в школу же… Вы сами сказали…

— В школу! А день сегодня какой?

А правда, какой сегодня день? Вроде не воскресенье ведь… Точно, не воскресенье, вчера был вторник. Так что ж она хочет?

— Не знаю, какой день. Вроде среда, а что?

— Не знают, а звонют! Среда! Каникулы у нас, вот что! Нету тут вашей Марины, после двенадцатого звоните! — И злобная бабка бросила трубку.

Но я все равно была рада. Каникулы! А я и забыла, что бывает такая отличная штука. Как она там сказала? После двенадцатого? А сегодня у нас шестое? Значит, у меня ещё целая неделя на врастание в новую жизнь! Ура!

С работой понятно. На волне эйфории от полученной отсрочки я решила разобраться с продовольственными и прочими запасами. Пока мать там ездит, схожу-ка я в магазин. Найду, какой поближе, куплю чего надо, а она тогда привезёт остальное. Где там была Маринина сумка?

Хорошо, что я сообразила заглянуть в кошелёк перед выходом из дома. В своей прошлой жизни я обычно этого не делала — деньги у меня лежат на кредитке, а в магазины, где ей не расплатишься, я практически не хожу. Поэтому меня не волнует, сколько наличных денег у меня в кошельке. Впрочем, какие-то находятся всегда.

В Маринином кошельке лежали две жалкие бумажки и кучка мелочи — общим счётом доллара на два с половиной. На это особо не разгуляешься, надо найти, где лежат остальные деньги, и пополнить запас. Дура я, что не сообразила захватить вчера какую-то наличку из своего, то есть Арининого кошелька, это-то можно было сделать спокойно — у денег глаз нет.

Где люди обычно держат деньги? Я посмотрела в ящиках письменного стола, за стеклом в буфете, даже на полках с бельём. Нигде ничего. Надо попробовать нестандартный подход. Вот я. Куда бы я сунула деньги? В книги? Но тут их немного. Я без особой надежды перетряхнула несколько томиков, стоящих на полке над письменным столом. Тщетно — я так и думала.

За следующий час я заглянула под кровати, в морозилку, на антресоли, обшарила все кухонные шкафы и даже заглянула в тазик с грязным бельём. Сказать, что поиски были совсем уж бесполезными, было нельзя — я много чего узнала про Маринину жизнь, но никаких денег так и не нашла. Что это? Я такая дура, что не могу найти банальной заначки, или я просто-напросто ищу то, чего нет? Не может же человек жить с тремя долларами в кармане и пустым холодильником! Я свой-то предыдущий холодильник всегда считала пустым, но по сравнению с этим там был просто супермаркет.

Ну что ж, по крайней мере ясно, чего просить у матери. Денег! А кстати, что это она не звонит? Время к двенадцати, пора бы разобраться с больницей. Черт, кажется, опять захотелось есть. Нервное, не иначе. Я за год столько не ела, сколько здесь срубила со вчерашнего вечера, и, главное, все такая дрянь. Этак я растолстею тут на этих харчах!