Многие группы распадаются из-за отсутствия баланса. Или, что еще хуже, они оказываются в суде, споря из-за того, кто, что и когда написал. Это не имело для меня большого значения. За эти годы я, конечно, иногда беспокоился, но не о деньгах, а о признании. Я сделал свой вклад, понимая, что именно привнес в группу, поэтому было тяжело читать критику моего вокала в прессе. Но такова жизнь. Зачем тратить время на волнения? Вместо этого я просто смирился.

Я принял осознанное решение, что если моя работа будет заключаться в исполнении песен Пита и если песни Пита будут гениальны (такими они и являются), то я буду доволен своей судьбой, большое спасибо. Я все делал так, как он хотел. Конечно, если мне что-то не нравилось, я прямо сообщал ему об этом. Я никогда не сдерживался, и разговоры были непростыми, потому что, как и большинство писателей, он ревностно защищал свое детище. Но это напряжение тоже было нужным и важным. Оно тоже сделало нас теми, кто мы есть. Оно никогда не было разрушительным. И, что бы ни случилось, я знал, что мы никогда не расстанемся из-за денег. Пит был в своей квартире в Белгравии, а я все еще жил в фургоне с Клео. Честно говоря, я был счастлив. Я жил этой мечтой на колесах.

Тем летом мы просто работали. Работали не покладая рук, вкалывали как проклятые. В 1965 году мы отыграли 236 концертов. Мы обходились тремя-четырьмя часами сна в сутки. Шоу, сон, дорога, шоу, сон, дорога. Я думаю, что я перенес это лучше, чем остальные ребята, потому что они все еще ютились на заднем сидении «жука» Кита. Но затем, в какой-то момент Пит купил «Линкольн Континенталь», а Кит и Джон обзавелись «Бентли». Вдобавок они наняли шоферов, потому что никто из них не умел водить. Пит, паренек из Альпертона, проживал свою собственную версию пьесы «Пигмалион». Он был Элайзой Дулитл, а Кит был профессором Хиггинсом.

Иногда мы ходили в китайский ресторан под названием «Дом лотоса» на Эджвер-роуд. Кит заявлялся туда без гроша, мы все ели и пили от души, а под конец вечера он подписывал скатерть. В те дни это был приемлемый тендер, и ему это сходило с рук. Большинство людей могут провернуть этот трюк один или два раза, но Кит делал это большую часть шестидесятых. Он вытворял такое с чеками и с контрактами. Увидев однажды в 1966 году выступление одного начинающего гитариста, он пригласил его менеджера на ужин в «Лотос». Менеджером был Чес Чендлер, а гитаристом – Джими Хендрикс, и к концу вечера Джими заключил контракт с Китом прямо на скатерти.

В этом весь Кит. Люди восхищались им. Он производил впечатление порядочного, заслуживающего доверия члена общества. Кит Мун не просто восхищался своим тезкой. Он превратился в него. Прошло около шести недель с момента их первой встречи. После этого Кит Мун мог идеально изобразить Кита Ламберта. Все его манеры, все до мелочей. Было ощущение, что ты сидишь не с Китом Муном, а с Китом Ламбертом. Он подражал ему забавы ради, но это быстро переросло в нечто большее. Все эти его фразы: «Мой дорогой мальчик». Он не говорил вычурно и с сарказмом, он действительно решил стать членом высшего общества. Он купил «Бентли» и обзавелся гардеробом. Он стал поклонником изысканных вин и бренди. Эти долгие ночи в «Доме лотоса» были для него как мастер-классы. Кит с Китом дегустировали весь ассортимент отборного вина, сверяясь с впечатлениями друг друга, прежде чем Кит Ламберт оставлял свою подпись на скатерти.

Люди часто заблуждаются в отношении Кита, считая его обычным пьяницей. Но он был настоящим знатоком выпивки. Когда мы снимали «Томми» в 1970-х, я помню, как он зашел в бар в отеле Портсмута и попросил сделать коктейль с бренди «Rémy Martin». Бармен возразил, что не имеет значения, какой бренди Кит собирался использовать, если он смешает его с чем-нибудь еще. Он просто не почувствует разницы. Но Кит решил поспорить. Он велел ему выстроить в ряд все бренди на полке и добавить к ним имбирь. «Если я угадаю, какой из них «Rémy Martin», – сказал он, – то вы всю ночь напролет будете угощать напитками меня и моих друзей. Если я ошибусь, вы можете забрать мою машину». Бармен согласился. Кит шел вдоль бокалов бренди, словно находился в винном погребе в Бордо. Чутье его не подвело – он сделал правильный выбор.

* * *

Лето 1965 года запомнилось морем работы, несколькими, по большей части конструктивными, разборками и Китом, который неустанно работал над своими познаниями в области бренди. Это было гармоничное лето. Нечасто такое можно о нас услышать. Люди думают, что мы все время ссорились, но это неправда. Большую часть времени мы валяли дурака. В основном мы говорили о музыке и путях нашего развития. Драки и приступы гнева? Большая часть из этого выдумки. Опасность – это часть имиджа. Мы были опасной группой, всегда балансировали на грани, буквально в шаге от мордобоя. Именно этого люди ждали от рок-групп – постоянного разрушительного потенциала. Никому не нужны были группы, участники которых хорошо ладили друг с другом. «Битлз» уже были лучшими друзьями… по крайней мере в ранние годы. И это соответствовало их стилю музыки. Но с нашим стилем это никак не вязалось. Где же драма? Где опасность? Мы все делали по-своему.

Однако кое-что происходило не напоказ. Иногда драки и вспышки гнева были настоящими. Впрочем, обычно это только шло нам на пользу. Конфликты подкидывали дров в наш костер. Но они случались не очень часто, и в остальное время мы замечательно проводили время. Достаточно взглянуть на фотографии: мы валяли дурака и веселились. Иногда, конечно, мы хмурились на фото, но это всего лишь показывало наше отношение к камерам. В июне 1965 года в «Melody Maker» написали: «Есть на свете группа, которая постоянно находится на грани развала. Всем известно, что речь идет о The Who».

Этой группой и правда были The Who. Мы стояли на краю. Мы были на грани. А потом мы отправились в наше первое европейское турне, и все развалилось. Вполне возможно, что вы слышали историю о том, как меня исключили из группы. Из моей собственной группы. Некоторые люди рассказывали эту историю раньше, но сейчас вы услышите мою версию, и это правда, клянусь своей жизнью. Нет, лучше поклянусь жизнью Пита, потому что пятьдесят лет – это приличный срок и есть небольшая вероятность, что я могу кое-что перепутать.

Итак, мы были в европейском турне, и все шло наперекосяк. Какие-то проблемы случались не по вине группы, но в некоторых все же виноваты были только мы и никто другой. В начале месяца кто-то украл фургон со всем нашим оборудованием, который мы оставили снаружи приюта для животных «Battersea Dogs Home», что было иронично, так как наш роуди Сай поехал туда в поисках немецкой овчарки, чтобы укрепить безопасность нашего фургона. Оборудование, с которым мы в тот раз должны были отправиться в турне, то и дело выходило из строя, даже когда Пит и Кит не разбивали его.

Первый концерт в Голландии прошел хорошо, но где-то между Голландией и Данией парни раздобыли целый мешок «алых сердечек» (наркотические таблетки дексамила в форме сердца. – Прим. пер.). Выступление пошло насмарку. Темп становился все быстрее и быстрее. Напрочь отсутствовал контроль. Царил полнейший беспорядок.

Мы приехали в Данию, в Орхус в воскресенье 26 сентября 1965 года. Зал был наполнен пятью тысячами взбешенных датских фермеров. Группа была в середине второй песни, когда толпа слетела с катушек. Люди начали ломать стулья, полетели бутылки, концерт превратился в полномасштабный бунт. Это было второе самое короткое шоу в нашей карьере.