Вот только вытащить сына, из-за разделяющей миры живых и мертвых грани, оказалось проще, чем убрать отпечаток перенесенной им болезни: Дари плохо рос, простужался от малейшего сквозняка, да и сам его нрав заметно переменился – мальчик стал задумчивым, тихим, каким-то нездешним…

Олдер же, глядя на своего странного отпрыска, испытывал не вполне естественный для благородного стыд за столь неудачное продолжение рода (уже сейчас было ясно, что воин из Дари при всем желании вряд ли получится, а, значит, незыблемая традиция семьи Остенов будет прервана), а какую-то щемящую нежность и бешеное желание оградить сына от окружающей их жестокости бытия…

– Папа? – погрузившийся в воспоминания Олдер поднял голову и увидел, что Дари уже не спит, а смотрит на него. Мальчик же сонно улыбнулся:

– Теперь все будет хорошо, папа… Мое морское око, помнишь?

Пытаясь понять, о чем пытается рассказать ему сын, Олдер чуть склонил голову.

– Помню. А что случилось, Дари? Ты потерял его?

– Нет. Я его не потерял, а отдал… – борясь с вновь подступившим сном, мальчик зевнул. – Ворону…Это был Седобородый…

– И как ты это узнал? – вслушиваясь в едва слышный шепот сына, Олдер оправил ему одеяло, потрепал по волосам. Дари сонно вздохнул.

– Этот ворон не мог быть никем иным… Ты мне веришь?

– Конечно, верю. – С самым серьезным видом ответствовал Олдер, и Дари, улыбнувшись, снова закрыл глаза. Спустя несколько минут он вновь крепко спал. Остен огладил укрытое одеялом плечо сына и улыбнулся – ну и фантазии у мальчишки!.. Ворон-Седобородый!.. Помнится, он вместе с братом тоже сочинял похожие байки и рассказывали друг другу страшные истории, но до такого, как Дари, они не додумывались…

Встав с кровати, Олдер вновь подошел к окну и принялся разворачивать принесенный подарок – установил на столе отполированную, разбитую на множество черно-белых клеток, доску для игры в Крепость и принялся расставлять на ней литые из серебра фигурки: конники, пехотинцы, башни… Часть фигурок ярко блестит, часть – старательно вычернена, и все они проработаны с редким мастерством – детали доспехов воспроизведены в подробностях, в гривах коней можно разобрать каждый волосок, и даже лица у серебряных воинов разные – каждому присуще исключительно его, особое выражение… Роскошная, сказочно дорогая игрушка, которую раздобыл по его просьбе старый Иринд. Дари не просил о таком, он вообще, если вспомнить, никогда ни о чем не просил, но Олдер надеялся, что привезенный подарок придется сыну по вкусу.

Сам он в детстве о таком даже мечтать не мог – отцу, как младшему сыну, досталось из состояния семьи всего-ничего: два небольших имения. Одно – с очень скромным, по меркам амэнской аристократии, домом всего в ста шагах от моря, второе – в непролазной глуши… Впрочем, Олдер не чувствовал себя ущемленным – для счастья ему тогда вполне хватало неба над головою, тенистых рощ и моря с узкой полоской отмели… Кажется, это было только вчера, хотя на самом деле с той поры прошла целая жизнь.

Двадцать пять лет назад

Олиния Остен с самого утра была не в настроении, и весть о прибытии с лаконской границы мужа женщину совсем не обрадовала – лучше бы он, возвратясь из медвежьей глуши, не рвался так сразу в их уединенное имение, а решил бы погостить в Милесте, у брата. Заодно – вызвал бы ее вместе с сыном в город. Так уже бывало – и не раз, так что же теперь помешало Гирмару устроить ей этот маленький праздник? Тем более что он бы ему ничего не стоил, да и Олдеру будет полезно общество Дорина, а то мальчишка здесь уже совсем одичал. Свежий, не несущий миазмов из Припортового квартала, воздух, конечно же, полезен для здоровья, да и вид на море, безусловно, красив – но не тогда, когда ты видишь его чуть ли не круглый год, а Олинии он уже и вовсе опротивел. Она с детства привыкла к оживленному, многоголосому Милесту и шумным визитам закадычных подруг, а потому так до конца и не свыклась с загородным уединением и его однообразным ритмом.

Никто не спорит – из-за стремительного обнищания семьи, ее замужество с Гирмаром Остеном уже было настоящей удачей, да и в доставшейся ей после замужества вотчине она была полноправной и единственной хозяйкой, вот только круг интересов Олинии был довольно узок, а с тех пор, как три года назад умерла ее единственная дочь, женщине стало некого нежить и голубить. Ее младший сын умер вскоре после рождения – ему даже не успели дать имя, а Олдер совершенно не нуждался в материнских нежностях, день-деньской пропадая то у моря, то в окружающих имение густых рощах и виноградниках. В свое время Гирмар обломал об своего отпрыска немало розог, пытаясь втолковать ему, что с ребятней из ближайшей деревни нельзя не только играть, но и общаться: хорошие хозяева не позволяют себе панибратские отношения со слугами, ведь последних это развращает, делая ленивыми и непокорными.

Отцовские наставления, в конце-концов, помогли – Олдер прекратил водиться с сельскими сорванцами, но и дома он сидеть не стал. Беспокойная, горячая кровь Остенов требовала выхода, и Олдер то нырял в море со скалы, то взбирался на деревья, нещадно потроша птичьи гнезда, то устраивал ловушки возле лисьих нор… Таким вот занятиям он и посвящал все свои дни, возвращаясь домой лишь для того, чтобы поесть – сожженный солнцем до черноты, взлохмаченный, с исцарапанными руками и шелушащейся, обветренной кожей на лице…

Олиния, конечно же, любила своего первенца – с одной стороны ей было грустно, что сын потихоньку отдаляется от нее, но в тоже время где-то в глубине души она радовалась тому, что беспокойный и дикий отпрыск не стремится попасть в ее комнаты и порушить своим стремительным появлением раз и навсегда установленный порядок, одним махом сметя с полок многочисленные, милые женскому сердцу безделушки.

Образовавшуюся в душе Олинии пустоту мог бы заполнить еще один ребенок, но тут-то и крылась главная проблема. Олиния была еще достаточно молода, но супружеские ласки, несмотря на все старания мужа, казались ей обременительными, а беременность зачастую обращалась для Олинии в девятимесячный кошмар – тошнота, отеки, боли в спине… В общем, когда после последних, не слишком удачных родов, лекари посоветовали супругам на время воздержаться от постельных утех, Олиния, что называется, вздохнула полной грудью, тем более, что Гирмар не стал спорить ни с лекарями, ни с ней – в конце концов, наследник у него уже был, так что теперь супруги встречались в спальне крайне редко.

Чаще всего такие встречи происходили как раз после возвращения Гирмара из походов, так что и в этот раз Олиния, отдав необходимые распоряжения по дому, занялась собой – положение, как говорится, обязывает – а еще через пару часов она уже придирчиво изучала свое отражение в большом металлическом зеркале. Зрелое, но не расплывшееся тело, высокая грудь, несколько надменное, красивое лицо с хорошей, золотисто-смуглой кожей, намечающиеся морщинки возле глаз умело замаскированы пудрой и тенями, иссиня-черные волосы уложены почти что в идеальные локоны…. Еще раз внимательно осмотрев себя, Олиния решила сменить серьги и ожерелье, а когда с последними штрихами было покончено, муж уже подъезжал к входу в дом.