Что ж, в этот раз Олиния осталась ни с чем. Разговор с сыном ни к чему не привел, а вскоре в имение вернулся Гирмар. При муже Олиния не решалась на какие-либо действия и могла лишь молча наблюдать за тем, как Дариен и Олдер убегают вдвоем к морю, возятся со щенком или, сидя за одним столом, усердно скрипят перьями в тетрадях под руководством привезенного мужем учителя.

Гирмару же такая дружба отпрысков была по вкусу, и он старался укрепить ее, равно деля внимание между сыновьями, и тем самым сводя на нет саму возможность их соперничества. За похвалой Олдеру немедля следовало и ласковое слово для Дариена, да и на конные прогулки Гирмар всегда брал сразу двоих своих отпрысков.

Уже вскоре мальчишки стали действительно неразлучны, и Гирмар отбыл в очередной поход в твердой уверенности, что в его доме все тихо и благополучно, ведь Олиния, казалось, смирилась с жизнью Дариена в имении, и если и не приняла мальчишку, то вполне с ним стерпелась, а большего и желать нельзя. В конце-концов, от нее никто не требовал нянчиться с Дариеном и рассказывать ему сказки на ночь – он как раз вступал в возраст, в котором женская опека уже и не особо нужна, а требуется мужское воспитание. Подходящего же наставника он нашел…

На самом деле Гирмар ошибался, причем сразу в двух случаях. Внешнее смирение Олинии отнюдь не означало внутреннего, а наставник его сыновей не на шутку влюбился в хозяйку имения.

Не было тут ни приворотных зелий, ни кокетства со стороны Олинии. Она как раз на молодого учителя даже не смотрела, а вот Райген с нее глаз не сводил, совершенно позабыв и о том, что мать обучаемых им мальчишек старше его на пятнадцать лет, и о том, что она чужая жена. Ее холодноватая, чуть надменная красота оказала на него прямо таки магическое воздействие, и Райген, был сражен наповал. Почему? Возможно, он был слишком избалован вниманием легкодоступных девиц, и потому ледяная отчужденность Олинии показалась ему верхом совершенства, а может и сами Аркоские демоны решили внести в человеческие страсти свою очередную лепту.

Как бы то ни было, молодой, но уже успевший как повоевать в качестве отрядного алхимика, так и поучительствовать, мужчина, угодил в силок там, где и сам этого не ожидал. Разумеется, ни о каких постельных утехах и речи не было. Так же не было ни попыток уединиться, ни даже самых легких прикосновений. Зато были разговоры: вызнав из сплетен прислуги о том, что Олиния сильно скучает по Милесту, Райген, рассказывая ей об учебе своих подопечных, стал заодно выкладывать и городские новости и слухи, а, отлучаясь в Милест, он всегда возвращался с какой-либо безделицей для хозяйки имения. Все чинно и благородно – не один блюститель морали не нашел бы, к чему здесь придраться… Олиния же, поначалу не обращавшая на Райгена внимания, все же каким-то внутренним чутьем угадала, что обрела в нем поклонника, но повода для дальнейшего сближения не давала, став еще более отстраненной и холодной, что, впрочем, лишь еще сильнее распалило чувства Райгена.

К этому времени Олиния уже хорошо знала, кто из прислуги не особо любит Дариена. При муже, особенно после наказания Калиста, никто из таких недоброжелателей и пикнуть бы не посмел, но в отсутствие Гирмара, и при молчаливом попустительстве хозяйки они вновь подняли головы. Укусить ведь можно не только в открытую, но и исподтишка, но не менее больно!..

Вот так, исподволь, в доме и началась новая травля Дариена – почти что незаметная, мелочная и жестокая. Олдер, чувствуя, откуда ветер дует, пытался защитить брата в меру сил, но тут он мало что мог сделать. Слугами распоряжалась Олиния, а она на возмущенные протесты отпрыска лишь чуть удивленно поднимала брови или говорила: «Позже разберусь». Стоит ли добавлять, что это «позже» не наступало никогда… Лишь Райген внешне никак не проявлял своего отношения к ученикам, оставаясь для них лишь строгим воспитателем – его время попросту еще не пришло…

Гирмар отсутствовал около восьми месяцев, а вернувшись, сразу почувствовал произошедшие за это время изменения. Побледневший, осунувшийся Дариен. Помрачневший Олдер… Расспросив сыновей, Гирмар из недомолвок Дариена и разгневанного шипения Олдера быстро понял, что происходило в его отсутствие, и этим же вечером поговорил с Олинией – это был нехороший и долгий разговор и прошел он за плотно закрытыми дверями. После этой, отнюдь не приятной для обеих сторон беседы, Гирмар не остался у супруги, а ушел отдыхать в свои комнаты, Олиния же спустилась на первый этаж и вышла в сад – спать она не могла из-за переполнявшей ее обиды и унижения. Еще бы! В этот раз Гирмар, выясняя отношения, впервые опустился до воинской ругани, обозвав ее, венчанную жену, глупой сукой… И все из-за кого? Из-за прижитого им на стороне отродья. Которое ей из-за его прихоти приходится видеть каждый день!

Заполонившая душу горечь уже готова была пролиться обильными слезами: Олиния всхлипнула, поднесла к глазам платок, и в тот же миг, откуда-то сбоку раздался голос: «Госпожа огорчена?», а из тени, отбрасываемой стеной, к Олинии шагнул невесть как оказавшийся в саду Райген…

В этот раз женщина не стала думать о приличиях, и противиться охватившим ее чувствам: прижавшись к груди своего поклонника, она выплакивала скопившуюся обиду и жаловалась на несправедливую жестокость мужа и коварство приведенного в дом ублюдка, а Райген, оглаживая ее темные локоны, шептал, что скоро Дариен исчезнет из имения, и все станет на свои места…

А еще через двадцать дней Гирмару пришло приглашение от брата – он звал его со всею семьею в Милест, чтобы совместно встретить грядущий праздник. Поскольку все дела в имении были улажены, Гирмар ответил согласием, и еще пара дней ушла на сборы и неизбежные в таких случаях хлопоты. Изрядную долю хаоса в создавшееся оживление вносил, конечно же, Олдер, в предвкушении поездки носившийся по всему имению, точно смерч, и, ни Райген, ни отец, ни более спокойный и обстоятельный Дариен ничего не могли с этим поделать.

Утро отъезда было ясным и чуть-чуть морозным: на пожухлой траве лежал иней, холодный воздух чуть покалывал кожу на лице. Олдер, уже весь в предвкушении вот-вот готовой начаться поездки взглянул на дорогу, на уже устроившегося в седле отца, но потом взгляд мальчишки упал на подведенных ему и Дариену коней, и хорошее настроение Олдера как ветром сдуло. Мало того, что Дариену, который держался в седле несколько хуже брата, подвели Белолобого – коня хоть и хорошего выезженного, но довольно норовистого, так еще и сбруя на нем оказалась попроще, чем у предназначавшегося Олдеру жеребца…

Подобное уже было – то во время семейного обеда неожиданно выяснялось, что Дариену досталась пересоленная еда или тарелка из людской, то его вещи оказывались плохо выстиранными… А мать каждый раз притворно удивлялась небрежению слуг, и заверяла сына, что это все случайность.

Олдер надеялся, что с возвращением отца все эти «случайности» наконец-то сойдут на нет, но мать, похоже, снова взялась за свое – даже отца не побоялась! Олдер, бросив быстрый взгляд на Гирмара, убедился в том, что тот, отдавая последние наставления остающимся в усадьбе слугам, не заметил подмены, и, решительно тряхнув головой – оставлять очередную маленькую подлость без внимания он был не намерен!