– Папа вообще не велел с тобой общаться. Ты нас очень расстроила, Лера. Ты подумала, как твой проступок скажется на сестре?

– Хорошо, мама, – соглашаюсь понуро. – Больше не буду вам звонить…

– Звони, конечно, – вздыхает она. – Но только помощи не жди. Ты сама приняла решение оставить детей. Теперь рассчитывай только на себя и своего бойфренда. Даже не знаю, с кем ты там связалась…

Мамин пренебрежительный тон уже не сильно бьет по нервам. Но по ее мнению, я переспала с кем-то похожим на Костю Миленкина.

– Да, позвоню, как-нибудь, – заявляю совершенно спокойно. И отложив телефон на тумбочку, гоню прочь глупые страхи. Завтра будет новый день. Я увижу своих девчонок!

Наконец-то!

Возьму их на руки. Осторожно поцелую в маленькие лобики. И буду придумывать имена. Какое лучше отзовется.

А квартиру подруги найдут! Или я сама через Авито. Нам с дочками много не надо. Чистую квартирку в хорошем доме или флигелек какой-нибудь!

Здесь, в Шанске, работы почти нет. А жилья при советской власти понастроили много. Люди сдают квартиры, и на местном рынке недвижимости обычно полно предложений.

Света с Дашей найдут жилье и заберут меня из роддома.

«А как же Морозов?» – ноет сердце.

«Ничего ему не обломится. Сама справлюсь, – отрезаю решительно и, открыв глаза, изумленно смотрю на медсестру.

– Ты кушать хочешь, Лерочка? – спрашивает она ласково. Приносит мне чуть теплую кашу с котлетой и компот в лучших традициях общепита.

С голодухи съедаю все. А когда умиротворенно падаю на подушки, медсестра подставляет поближе стойку с капельницей.

– Поела, а теперь спать, – смеется она, вставляя иголку в катетер.

– Да, я устала, – шепчу полусонно и снова проваливаюсь в глубокую дрему.

Завтра проснусь, увижу дочек и почувствую себя самой счастливой.

– Маш, – прошу с утра пораньше знакомую медсестру, – пожалуйста! Я одним глазком посмотрю и вернусь.

– Строго запрещено, – мотает головой она. – Из реанимации роженицы могут выйти только с разрешения Виктора Петровича. Давай лучше умоемся, причешемся, и, когда он придет и даст отмашку, сразу отведу тебя в палату.

Приходится согласиться. Жду Торганова с замиранием сердца.

Должен сразу перевести. Я же чувствую себя хорошо.

Но к намеченным девяти утра Виктор Петрович так и не приходит. Даже спрашивать у девчонок бессмысленно. Главный врач перед ними не отчитывается.

И когда наконец он появляется в реанимации, стрелки часов показывают почти одиннадцать.

Но Торганов не спешит ко мне. Ясное дело, есть пациентки поважнее. Виктор Петрович с кем-то переговаривается негромко, кого-то отчитывает строгим голосом. А войдя ко мне, улыбается довольно.

А я смотрю на него как на бога! Вот есть же такие мужчины. Порядочные и принципиальные.

Чистенькие, как говорила моя бабушка. Вот такого бы мне мужа!

Конечно, не самого Торганова, но кого-нибудь похожего. Хотя кто меня возьмет с двумя детьми?

– Ну что, Валерия Васильевна? Как самочувствие? – спрашивает участливо.

– Хорошо. Мне бы на дочек взглянуть…

– Как только в палату поступите, их вам сразу принесут. Отдохните пока, а то потом года так на три впряжетесь, – смеется он и добавляет серьезно. – Скоро переведем. Не волнуйтесь.

Свернувшись клубком, уныло смотрю на белую стену. Как же надоели эти больничные церемонии! Нельзя просто отпустить человека в палату и дать ему детей! А то так до обеда здесь просижу.

– Готова? – весело спрашивает меня Маша через час.

– Да, пойдем! – подрываюсь с постели.

– Погоди, – останавливает она меня. – Сейчас капельницы двум женщинам поставлю, и пойдем.

Я снова жду. А на душе неспокойно.

Проходит час. За ним еще один. И душу заливает паника.

Когда в палату приходит Маша, я уже не нахожу себе места.

– С детьми все в порядке? – спрашиваю встревоженно. Ухватив медсестру под локоть, на нетвердых ногах бреду по коридору.

– Ну, а что с ними случится, Лерочка? – весело тараторит она, осторожно ведя меня по коридору. – Ты тут на особом счету. Мужик твой вчера прибегал, сразу как ты родила. Настырный он у тебя. Просто кошмар! Требовал младенцам все пальчики пересчитать. Вот умора!

В ужасе вглядываюсь в круглое румяное лицо.

Фей был здесь? Не может быть! Кто его впустил? На каком основании?

Наверное, Маша меня с кем-то перепутала! Бывает…

Закашлявшись, девушка прикусывает губу. Неужели ошибки нет и она проговорилась?

Медсестра отворяет дверь в палату. Пропускает меня вперед.

Первым делом устремляюсь в спальню. И в ужасе таращусь на пустые люльки.

– А дети где? – охаю, прижимая руку к груди.

– Наверное, еще в детском отделении, – мямлит сзади медсестра. – Скоро принесут.

Вроде ничего необычного, но у меня отдельные пазлы складываются в единое целое.

Фей всех подкупил и забрал детей!

Круто развернувшись, выбегаю в холл. Изо всех сил ковыляю к кабинету главного. Рывком распахиваю дверь.

И тут же натыкаюсь на изумленно-виноватый взгляд Торганова.

– Эм… Валерия Васильевна, – тянет он осторожно. Переводит взгляд куда-то в сторону.

И только тут я замечаю, что он не один в кабинете. С другой стороны стола, вытянув ноги, сидит мужчина в белом халате и шапочке. Наверное, врач из другого отделения. Пьет чай из большой синей кружки.

Неудобно. А я тут врываюсь, как к себе домой.

Лихорадочно подбирая слова, ловлю воздух открытым ртом и безотчетно смотрю на человека, сидящего спиной ко мне. Во всей его осанке чудится что-то знакомое. Но я не успеваю сообразить. Вот он ставит на стол кружку, разворачивается, как в замедленной съемке и поднимается навстречу.

Натыкаюсь взглядом на знакомое лицо, сейчас настороженное и решительное.

Тимофей Морозов собственной персоной!

Я не ошиблась. И дети мои наверняка у него.

Ноги подкашиваются, а в глазах темнеет.

Я прихожу в себя на кожаном диване в кабинете главного врача. Скользкая обивка чуть холодит кожу, а около носа кто-то водит ваткой с нашатырем.

– Отойди от нее, – слышу чуть в стороне рык Торганова.

И тут же над ухом знакомый голос замечает небрежно.