Но было много эксцессов и противоположного свойства, когда крестьяне грабили помещиков, а рабочие нападали на владельцев предприятий.

Стихийные беспорядки приобрели такой размах еще и потому, что местные власти растерялись. Для них Манифест тоже стал неожиданностью, и было неясно, что следует «пресекать», а что – нет.

Таким образом Общество и общество (в широком смысле) реагировали на перемены по-разному.

Хаос достиг пика в декабре, когда в Москве революционеры устроили вооруженное восстание. Но не получив поддержки ни от Общества, ни от общества, потерпели поражение и на время выпали из политического процесса – ушли в подполье. В выборах революционные партии участвовать не стали, считая эту затею вредной для революции (что было правдой).

С началом избирательной кампании градус насилия в стране несколько снизился. Террористы по-прежнему стреляли и бросали бомбы, но это стало уже привычной чертой российской жизни, а вот народных представителей в стране выбирали впервые.

По новому закону, выпущенному в декабре, состав избирателей, как и было обещано в Манифесте, существенно расширялся – главным образом благодаря отмене имущественного ценза. К голосованию не допускались женщины, учащиеся, военнослужащие и кочевые народы (последние из-за сложностей с регистрацией по месту жительства).

Для российского Общества наступили золотые дни. Газеты писали, что хотели. На митингах можно было произносить любые речи. Повсюду шли собрания, формировались союзы единомышленников для участия в выборах. Повсеместно возникали политические партии. Большинство из них оказались нежизнеспособными и просуществовали недолго, но постепенно в демократическом лагере выделились две группы, которые впоследствии будут задавать тон и в парламенте, и в Обществе. Важную, даже решающую роль сыграют они и в истории государства.

Одна из этих групп, «Союз 17 октября» («октябристы»), была в целом удовлетворена завоеванными правами и в дальнейшем собиралась сотрудничать с правительством – если оно не нарушит данных в Манифесте обещаний. Это была партия умеренных либералов, стремившихся по возможности избегать потрясений. В руководство входили предприниматели, крупные землевладельцы, государственные служащие – то есть практики, люди дела.

А.И. Гучков

Левее и оппозиционней «октябристов» находилась Конституционно-демократическая партия, возникшая на основе «Союза освобождения», «Союза союзов» и земцев-конституционалистов. «Кадетам» (как их скоро стали называть) «полупарламента» и «недоконституции» было недостаточно. В их программу входило требование созыва Учредительного собрания как высшего органа власти, немедленное освобождение политзаключенных и предоставление избирательного права женщинам. По отдельным вопросам кадеты готовы были поддерживать правительство, но в целом считали себя самостоятельной силой, которая одинаково далека и от реакционеров, и от революционеров. Оба компонента в названии партии обозначали пределы, выходить за которые она не собиралась. «Конституционная» означало, что целью является не республика, а конституционная монархия; «демократическая» – что о социализме речи не идет. Идеалом для кадетов была британская система с полным набором личных свобод, сильным парламентом и монархом – символом национального единства. Правда, вскоре название пришлось изменить, потому что простым избирателям слова «конституционная» и «демократическая» были не очень понятны. Левые либералы переименовались в «Партию народной свободы», но в обиходной речи так для всех и остались «кадетами». «Это есть первая попытка претворить интеллигентские идеалы в осуществимые практические требования», – говорил лидер партии Милюков.