Я сделала вид, что не расслышала ее слов. Поднялась к Биллу – тот сидел возле бара со стаканом воды.

– Я не справляюсь с такой жарой, – пожаловалась я. – Мне трудно будет продержаться весь матч.

– Ничего, привыкнешь, – улыбнулся он. – Но в следующий раз не забудь захватить с собой юбку. – Он захохотал. Он слишком хорошо меня знал. – Какой у тебя солнцезащитный крем? Тебе нужно взять более высокий фактор.

Наше первое состязание – турнир в Монтане. Я еще не привыкла к жаре, но играла неплохо и вышла в полуфинал, а там проиграла аргентинке. Другие выступили хорошо, один даже вышел в финал в подгруппе до восемнадцати лет. Их успех подстегнул меня. Я хотела выступить не хуже, чем они – нет, я хотела выступить лучше.

Вторую неделю мы жили в Майами в отеле «Марриотт». Это огромное здание с крытым и открытым бассейнами, залом для тренировок и десятью теннисными кортами.

Завтрак был там как банкет. Посреди комнаты стоял длинный стол, а на нем омлеты, яичницы, вареные яйца, хрустящий жареный бекон, грибы, помидоры, колбаса, вафли, тосты, выпечка из слоеного теста, фруктовые салаты, мюсли и йогурты. Мы выходили оттуда с бананами, йогуртами – да со всем, что могли унести в руках и рукавах.

Вторым состязанием был Международный Береговой классический турнир для юниоров в Майами. На него собрались игроки из Тринидада, Южной Африки, Зимбабве, США и Англии. Корты были с твердым покрытием, быстрые, как я и любила больше всего. В полуфинале у меня был напряженный матч из трех сетов. Я прошла в финал. Я играла с американской девочкой. Билл очень верил в меня и считал, что я могу выиграть. Если бы я даже играла с Мартиной Навратиловой или Штеффи Граф, он все равно бы сказал, что у меня хорошие шансы на победу. Мне нравился его оптимизм. Я хотела играть хорошо ради него, хотя и ради себя тоже. Я хотела отплатить ему хоть чем-то.

Финал смотрели толпы людей. Игра шла тяжело. Девочка все время кричала, если у нее не получался удар. У нее были косые глаза и высокомерный, недовольный вид, делавший ее похожей на ворчливого бульдога. Она совершенно мне не нравилась, да и игра с ней не доставляла мне удовольствия. Я должна была ее победить.

– Как я гадко играю! – прокричала она.

Я победила. 7:5, 7:5. Билл размахивал руками, произносил «молодец» одними губами. Мне достались кубок и часы в деревянном футляре с изображенным на них теннисистом.

– Улыбайся, не опускай глаза… Хорошо, еще раз, погляди на меня, – говорил Билл, бегая вокруг корта и фотографируя меня, словно сумасшедший японец. Я подняла глаза и одарила его сияющей улыбкой. Вечером мы отправились праздновать.

– Ни один английский теннисист еще не выигрывал этот турнир. Ты можешь этим гордиться, – говорил Билл, жуя пиццу. – Это триумф!

Еще один турнир – Оранжевый кубок, который проводился в Дэвид-парке, в пригороде Майами под названием Голливуд. Огромное, престижное спортивное мероприятие. Я выступала в отборочных соревнованиях, надеясь получить место в основной сетке.

Теперь я жила в одной американской семье, в роскошном доме. Там стоял огромный холодильник, наполненный мороженым любых вкусовых оттенков, которым я часто лакомилась. Мальчишкам повезло меньше, и они выли от зависти каждый раз, когда Билл высаживал меня у ворот особняка, где дежурил охранник.

Мой отборочный матч закончился неудачей. Я продула девочке из Венесуэлы 6:4, 6:4. Играла я и в самом деле плохо. Мне надо было стать более профессиональной и не робеть на крупных соревнованиях. Я должна была еще учиться и учиться.

Последние несколько дней мы провели на пляже, в магазинах, на тренировках. Смотрели, как на турнире выступала Дженнифер Каприати. Мне хотелось приехать сюда снова, участвовать в соревнованиях, защитить свой титул на Береговом турнире и пройти отборочные соревнования на Оранжевом кубке. Я бы охотно приехала в Америку снова.

– Тебе ничто не помешает вернуться сюда, Элис, – сказал Билл. – Америка никуда не убежит. Все зависит от тебя и от того, сильно ли ты этого хочешь.

Апрель. Мне шестнадцать. Я вышла в полуфинал чемпионата Великобритании 1990 года для юниоров до шестнадцати лет на кортах с твердым покрытием. Его проводила Ассоциация лаун-тенниса. Мы играли на кортах из красного сланца в Борнмуте, в клубе Уэст-Хантс.

Я уже стала игроком номер один в Южном регионе, в группах до шестнадцати и до восемнадцати лет. Если я выиграю сегодня, то буду посеяна в восьмерку лучших в стране. Мне было за что играть.

Вчера папа смотрел, как я победила посев номер семь. Он чуть ли не впервые пришел меня поддержать. Он никогда не бывал на соревнованиях по теннису, но я знала, что ему там понравилось. Еще он увидел собственными глазами, что тут высокие стандарты и что мы не просто перебрасываемся мячом через сетку, стараясь не сломать наманикюренные ногти.

Вчера папа отчаянно молился за меня, чтобы я выиграла. Я поглядывала на него и видела, как он наклонил голову и сжал руки.

– Папа, ты молился за меня? Ты смотрел, как я играла? – спросила я у него, когда все закончилось. Он улыбнулся и ничего не ответил. Я увидела седые волосы на его голове – не думаю, что папе нравилось смотреть соревнования: очень уж он переживал за меня. – Знаешь, кажется, помогло, так что продолжай.

– Привет, Билл, – сказала я, открывая дверь.

– Как ты себя чувствуешь? Нервничаешь?

– Очень.

– Не надо. Думаю, ты можешь выиграть. – Он протянул мне конверт. В нем лежала красная гвоздика. – Это на удачу. Давай встретимся через полчаса и потренируемся перед матчем. Идет?

Билл ушел. Я села на ступеньку и прочла его письмо.

Прочитав это письмо, я наконец осознала, что все усилия, тренировки, поездки делались не зря. У меня теперь было все.

Я играла сегодня против девочки из Южного Уэльса, тоже несеяной. На этом турнире был выбит буквально весь посев. Мы, игроки, пели, подражая Фредди Меркьюри: «Еще один посев повержен в прах».